Вернувшись в город, Пенрод с удивлением обнаружил, что режим его содержания под стражей заметно изменился, став более свободным и комфортным. Ему больше доверяли и наконец-то избавили от унизительных процедур, которым подвергали с начала заточения. Это объяснялось прежде всего доверием халифа, а также искусным притворством, позволявшим думать, что он полностью подчинился его воле. И тем не менее Пенрода постоянно сопровождали несколько аггагиров из числа наиболее преданных халифу.
В течение первого месяца после возвращения в Омдурман Осман Аталан большую часть времени проводил с халифом Абдуллахи. Аль-Нур как-то поделился с Пенродом, что эмир мечтает вернуться на свои родные земли, но Абдуллахи не желает этого, понимая, что нельзя отпускать такого влиятельного и сильного человека с огромной армией в пустыню, где он будет вне пределов досягаемости. Осману позволялось отлучаться из Омдурмана только с короткими карательными набегами, направленными на усмирение недовольных правлением Абдуллахи племен, или на соколиную охоту в пустыне.
В городе у эмира было гораздо больше свободного времени. Однажды он послал за Пенродом.
– Я видел, как ты владеешь своим мечом, – загадочно сказал он, когда тот явился. – Это противоречит не только правилам воинского искусства, но и здравому смыслу, не говоря уже об изяществе.
Пенрод опустил голову, чтобы скрыть негодование, вызванное подобным унижением. Он с трудом сдержался, чтобы не напомнить всемогущему халифу Аталану их поединок под Эль-Обейдом, когда чуть было не проткнул его своей саблей, используя совершенно глупую тактику боя прославленного эмира.
– Однако, – добавил Осман, – в твоей манере есть кое-что интересное.
Пенрод уловил насмешку в его словах.
– Всемогущий халиф, – сказал он столь же едко. – Такая высокая оценка моего искусства известным мастером меча согревает мне душу.
– Я бы хотел сразиться с тобой на мечах и показать истинное и в высшей степени благородное умение обращаться с этим оружием, – продолжал Осман. – Начнем завтра после утренней молитвы.
На следующее утро, когда они предстали друг перед другом с обнаженными клинками, Осман изложил условия поединка:
– Я постараюсь убить тебя, а ты – меня. Если я тебя одолею, ты навсегда останешься в моей памяти, а если победишь ты, мои аггагиры, – он показал на пятнадцать воинов, окруживших их плотным кольцом, – убьют тебя и похоронят со всеми почестями, а я закажу в твою честь специальную молитву в нашей мечети. Разве я не благородный хозяин?
– Всемогущий Аталан всегда славился своей честностью и справедливостью, – согласился Пенрод и ринулся в атаку.
Минут через двадцать напряженного боя, когда Осман уже с трудом держался на ногах, Пенрод нанес ему легкий удар в предплечье, оставив кровавую метку.
Осман покраснел от ярости.
– Ладно, на сегодня достаточно. Продолжим через пару дней.
С тех пор они сражались регулярно, и Осман вел себя как заправский гусар. Пенрод с удивлением обнаружил, что практически полностью исчерпал свой воинский потенциал, и прилагал все больше усилий, чтобы справиться с противником. В конце Рамадана Осман сказал, что приготовил для него подарок.
Ее звали Лала. Это было крохотное создание, до смерти напуганное войной и униженное трагическими обстоятельствами своего рабского положения. Иначе говоря, дитя войны, измученное, но сохранившее свою женственность. Она не помнила ни отца, ни мать и в своей короткой жизни никогда не знала доброты.
Пенрод принял горячее участие в ее судьбе. Он заплатил одной из наложниц аль-Нура, чтобы та как следует вымыла ее, будто речь шла об уличном щенке, а потом тщательно уложила ее непослушные волосы. Затем приказал выбросить ее грязную и рваную одежду и взамен вручил чистое платье. Пенрод позволял ей готовить для него еду, стирать и подметать пол в небольшой подвальной комнате, которую выделили ему аггагиры Османа. Он разрешал ей спать за дверью, но в остальном обращался как с человеком, а не как с диким животным.
Впервые Лала получила нормальную еду и забыла про голод, преследовавший ее с первых дней жизни. Она не растолстела, но постепенно обрела округлые формы, характерные для нормальных людей. Иногда Пенрод слышал, как она тихо напевает что-то себе под нос, готовя ему еду, а когда возвращался домой с аггагирами, она встречала его радостной улыбкой. Однажды Осман легко ранил его в левое плечо, и Лала заботливо перевязала рану, правда – не без подсказок. Это была царапина, и он быстро поправился. Пенрод назвал ее своим ангелом-спасителем и даже купил на базаре дешевый серебряный браслет, чтобы хоть как-то вознаградить за труды. Тронутая его вниманием, она отошла в дальний конец двора и заплакала от счастья. Это был первый подарок в ее жизни.