«Вы лишили меня моего звания, арестовали и возвели на меня обвинения.
Я заклеймен, не будучи осужденным, или, вернее, осужден, не будучи даже допрошен!
В революционном государстве есть два класса: подозрительные и патриоты.
Взвести подозрение на патриота — значит вынести ему приговор, лишающий его самого ценного, чем он обладает: доверия и уважения! К какому классу меня причисляют? Разве с начала революции я не оставался всегда неизменно верен ее принципам?
Разве я не всегда боролся либо с внутренними врагами, либо в качестве солдата с чужеземными?
Я служил под Тулоном и стяжал частичку тех лавров, которые выпали на долю итальянской армии при взятии Саорджио, Онеглии и Танаро.
При раскрытии заговора Робеспьера я держался как человек, привыкший следовать твердым принципам.
За мною нельзя оспаривать звания патриота…
На меня взвели подозрение и конфисковали мои бумаги!..
Невиновный, патриотичный, заклейменный, я все не хочу роптать на комитет, какие бы меры ни принимал он против меня.
Если трое людей заявят, что я совершил преступление, я не возражу ни слова судье, который осудит меня.
Саличетти, ты знаешь меня! Разве в течение пяти лет ты замечал что-нибудь в моем поведении сомнительного для дела революции? Альбитт, ты не знаешь меня! Тебе не могли привести ни одного доказательства моей вины. Ты не выслушал меня, но ты знаешь, как умеют сеять люди клевету. Неужели же должен быть я поставлен на одну ступень с врагами Отечества? Неужели же патриоты должны потерять генерала, который не без пользы служил Республике? Неужели же комиссары Конвента должны побудить правительство к несправедливости и неполитичным поступкам?
Услышьте меня! Снимите с меня давящее бремя и верните мне почет патриота!
Если же клеветники захотят моей жизни, — я мало дорожу ею, я так часто готов был ею пожертвовать! Лишь мысль, что я мог быть все же полезен Отечеству, заставляет меня мужественно нести тяжелое бремя!»
Не сказать, что большой убедительности оправдание.
Одно примечательно, пожалуй: никого Бонапарт в этом письме не подставляет вместо себя. А ведь мог бы — того же Рикора. Сообразил ведь он вымазать сажей Паоли после бегства с Корсики? Или тут и впрямь считал себя полностью невиновным? Одним словом, какая-то бестолковость во всех этих событиях чувствуется.
Но так или иначе, а из-под ареста нашего героя выпустили.
И вот здесь — опять! — информация от агентов Падре прерывается.
P.S.: Хорошо, хоть Котенок нашлась…[3]
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Путь попаданца
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Как хорошо быть генералом…
«Лучше работы я вам, сеньоры, не назову!..»