Триумф. Поездка в степь

— Я местный краевед, хранитель, так сказать, этого края. Я здесь живу тридцать четыре года. Пойдемте, пойдемте со мной.

Несмотря на долгую жизнь в захолустье, Красовский сохранил облик галантного человека, привыкшего к женскому обществу.

Красовский отправился вперед, и буквально минут через десять — пятнадцать, попетляв между холмами, мы очутились на берегу.

Море подступило внезапно. Я не успел приготовиться к его появлению. Услышав неясный шум, я поискал глазами, откуда он, и наткнулся пониже на извилистую линию, под которой плескалась черная вода с клочьями грязной пузырчатой пены. Серая галька плотно, без просветов покрывала узкую полосу почвы. Казалось, что гигантский ископаемый ящер в чешуйчатом бронированном панцире лениво подставил под волны свой бок. Было пустынно и глухо. Солнце здесь утратило свою жаркую мощь. Охватила сырость, как будто мы попали в ущелье. Подальше, почти из стекловидной глади, конусом вздымалась гора, верхушку которой окуривало синим, коричневым и белым.

— Немножко суровый, не ласковый ландшафт, — проницательно глядя на нас, произнес Красовский. — Вблизи Корсак-могилы самый неприятный участок. В поселке берег веселее. От нового пирса по тропе вы дойдете до карьера…

И он подробно объяснил нам дорогу.

— Если будет охота и время, приезжайте ко мне на экскурсию. Спросите, где дом старика Красовского, — он с удовольствием выговорил свою фамилию, — и вас любой мальчик проводит. Я живу рядом, а окрестности здесь прелестные — нигде на побережье Азовского моря вы ничего подобного не отыщете. Жаль, что сюда редко заглядывают путешественники.

Приподняв с головы фуражку на манер котелка, Красовский распрощался и бодро зашагал по своему маршруту.

Впоследствии я обратил внимание на то, что в степи, на первый взгляд такой оголтелой, пустынной, разбойной, очень часто встречаешь обходительных, ласковых людей. Побудешь с ними недолго, а сохранишь приятную память. Вроде ничего и не произошло, но манеру Красовского говорить с чужими ему людьми не на каждом углу встретишь и в городе. Приветливость — один из степных законов, он в обычае. Каждый знает, не разминешься здесь, не потеряешься. И самому придется из того же колодца воды хлебнуть.

С моря ударил свежий, холодный ветер. К солнцу по-воровски тихо подкрались темные мохнатые облака, и короткие лучи его ножками циркуля разъехались широко в стороны. Из глубины, оттуда, где недавно стерлась грань между водой и небом, на распластанных фиолетовых крыльях к нам летел сумрак. Ночь была еще в отдалении, но она слала своего гонца — ранний вечер.

19

Высоко взбрасывая молоток, Федор Карнаух заколачивал ящик с керном, прижав планки босой ступней. Обожгла неловкость, что Елена тоже смотрит на эту сильную, когтистую, испачканную глиной ногу. Я опознал его без колебаний, хотя мы встречались мельком единственный раз в коридоре. На голые плечи бурмастера была наброшена потертая ленд-лизовская куртка из шевро. Во время войны их распределяли гражданскому начальству в придачу к регланам с воротниками из коричневой полированной цигейки. Молния медного цвета, блестящая. Задергивалась она как по маслу, с еле уловимым треском, олицетворяя своей гибкостью и безупречностью работы великие достижения американской техники. Здорово сделано! Комплекты предназначались не для моряков или полярников, а для обыкновенных штатских шоферов междугородных рейсов. По пуговицам ясно. Карнаух — оборотистый малый, пошуровал и добыл дорогую штучку. Полотняные брюки, закатанные до колен, правда, не вязались с шикарно выношенной кожанкой, но и в таком несоответствии проскальзывало некое щегольство, некое джентльменское пренебрежение к своей внешности.

Ну и пижон Карнаух, ну и пижон! Мне до него семь верст щи лаптем хлебать и все через пень-колоду. Вдобавок на левой руке у бурмастера недоставало пальцев, кисть чуть скрючило. Фронтовик, герой, медалями позвякивает. Рана не бог весть какая, но в почете — инвалид и обслуживается в парикмахерской без очереди.

По атмосфере, царившей на площадке, ощущалось, что Карнаух спешил. Долбал грунт круглосуточно, в две смены. Ночью скважины подсвечивал «летучими мышами» и кострами. Выжженные плямы то здесь, то там слепо зияли в изумрудной сочной траве. Даже питался он не в чайной. Опорожненные консервные банки грудами валялись под навесом. Когда хочет и надо — умеет, умеет дать стране уголек. Кроме того, здесь, вероятно, и не схалтуришь. Объект более сложный. Инженер Левин, чтобы составить отчет, прибудет сюда собственной персоной, что в практике треста не часто случается. Обычно инженеры довольствовались материалами, которыми их снабжали бурмастера и промышленная лаборатория. У Карнауха еще ЗИВ отогнан на артезианскую, если верить Дежурину. Одним словом, он просто разрывался между своими обязанностями.

Карнаух пристально посмотрел на меня, не узнавая, потом безразлично кивнул Елене:

— Ну, чего теребишь?

Елена объяснила чего. Слушал без интереса, вполоборота, поигрывая бровями. Хмыкнул. Смачно шлепнул плевком.