Триумф нежности

– Он был жестоким, эгоистичным, мелким тираном, и ты знал это! Все знали! Он завидовал твоему успеху и ненавидел твою славу. Все, что сделала опухоль, так это развязала ему руки. Он окончательно потерял контроль над своей ревностью. – Заметив растущую ярость Рамона, Мигель снизил тон: – Я знаю, ты не хочешь слушать, но это правда. Ты пришел в корпорацию и за несколько лет создал всемирную финансовую империю. При твоем отце о ней и не слыхали! Корпорацию сделал ты, а не он. О тебе одном писали журналы и газеты, только тебя называли одним из наиболее энергичных предпринимателей мира, тебя попросили выступить на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии. Я завтракал в отеле за столом с твоим отцом в тот день, когда он узнал об этом. Он не был горд, он был в бешенстве! Он пытался убедить людей, сидящих за его столом, что на конференции ты будешь в качестве его представителя, потому что у него просто нет свободного времени поехать в Швейцарию.

– Хватит! – резко сказал Рамон с побелевшим от ярости и боли лицом. – Он все-таки был моим отцом, и он сейчас мертв. Когда он был жив, мы не слишком любили друг друга, так что не уничтожай хотя бы то небольшое чувство, которое я испытывал к нему!

В зловещем молчании Рамон сосредоточился на бумагах, которые ему дал Мигель. Когда он пробежал глазами по последней записи, взглянул на Мигеля:

– Что это за принадлежащее мне имущество в размере трех миллионов долларов, которое ты последним внес в список?

– Не совсем имущество, – угрюмо произнес Мигель. – Я обнаружил среди вещей твоего отца бумаги в доме в Маягуэсе. Насколько я понял, это ссуда, которую ты дал Сиднею Грину в Сент-Луисе девять лет назад. Он все еще должен тебе эти деньги, но ты не сможешь возбудить против него дело, пытаясь их вернуть. По закону ты мог в течение семи лет представить иск, время давно прошло.

– Ссуда была возвращена, – сказал Рамон, пожав плечами.

– Нет, согласно записям, которые я обнаружил.

– Если ты копнешь поглубже, ты обнаружишь, что она была возвращена, так что не трать больше времени на досье. У тебя и так есть работа.

В дверь коротко постучали, и после этого немедленно появилась элегантная секретарша:

– Аудиторы из Нью-Йорка. А еще два репортера из местных газет спрашивают о запланированных интервью, и срочный звонок из Цюриха.

– Проводите аудиторов в комнату для совещаний, а репортеры пусть приходят через месяц, скажите, сейчас это некстати. Я перезвоню в Цюрих позже.

Кивнув, секретарша удалилась, и ее юбка пленительно обвивала длинные, стройные ноги.

Мигель проводил девушку глазами, и его лицо выразило восторг.

– Знаешь, твой отец хорошо разбирался в секретаршах. Элис просто изумительна, – заметил он тоном беспристрастного эстета.

Рамон отпер массивный стол и, не отвечая, вытащил три тяжелые папки с грифом «Конфиденциально».

– Кстати, о красивых женщинах, – продолжал Мигель с деланым безразличием, упаковывая бумаги и собираясь уходить. – Когда я смогу познакомиться с дочерью бакалейщика?

Дотянувшись до селектора, Рамон нажал кнопку и продиктовал инструкции Элис:

– Пусть Дэвид и Рамирес подъедут. Когда они появятся, отправьте их в комнату для совещаний к аудиторам. – Помолчав, Рамон произнес, все еще внимательно изучая документы: – О какой дочери бакалейщика идет речь?

Мигель широко раскрыл глаза:

– О той, которую ты привез из Штатов. Эдуардо говорит, что она действительно хороша. Зная, как он не любит американских женщин, надо думать, что она чрезвычайно красива. Он сказал, что она – дочь бакалейщика.

– Дочь?.. – На мгновение лицо Рамона стало озадаченным, затем твердая линия его подбородка медленно расслабилась. Его глаза, холодные и жесткие, вспыхнули теплом, и необъяснимая улыбка коснулась его сурового рта. – Кэти, – громко произнес он. – Он говорит о Кэти. – Откинувшись на спинку кресла, Рамон прикрыл глаза. – Как я мог забыть, что здесь Кэти? – Глядя на Мигеля из-под полуприкрытых век, Рамон сказал с кривой улыбкой: – Кэти – дочь богатого американца, который владеет большой сетью супермаркетов. Вчера я прилетел с ней из Штатов. Она будет жить у Габриэлы и Эдуардо в течение двух недель, пока мы не поженимся.

Пока Рамон кратко объяснял, почему ввел Кэти в заблуждение, Мигель снова уселся в кресло, которое он только что собирался покинуть. Он потряс головой:

– Dios mio, я подумал, что она твоя любовница.

– Эдуардо знает, что нет. Он действительно недолюбливает американских женщин и думает, что я изменю свое решение жениться на ней. Между тем, из уважения ко мне, он относится к ней как к гостье и не обсуждает с ней мое прошлое.

– Но вся деревня сплетничает о твоем возвращении. Твоя Кэти непременно узнает кой-какие сплетни.

– Услышит сплетни? Кэти не говорит по-испански.

Поднявшись из кресла, Мигель бросил печальный взгляд на Рамона:

– Что касается членов моей семьи, они все говорят по-английски, и младший может нечаянно подставить тебя.

– Только лишь твои родители, Габриэла и ее муж помнят свой английский, – сухо заметил Рамон. – До сегодняшнего дня твои братья и сестры знали только испанский.