Некоторые его шаги были достаточно тонкими. Например, его кузен Констанций II, арианин, отправил в ссылку немало христианских лидеров, не согласных с арианскими взглядами. Юлиан вернул их обратно. По-видимому, это было не доброе дело, внушенное терпимостью, – скорее, напротив, попытка ослабить Церковь, вернув пламенных оппозиционеров в сообщество, которое уже вроде бы от них избавилось. Расколотое христианское движение создавало для возрождения язычества гораздо меньше препятствий, чем Церковь, выступающая единым фронтом.
Другие меры были погрубее: Юлиан лишил христианских клириков привилегий, которыми они пользовались со времен его дяди Константина. Больше епископы и священники не были избавлены от участия в общественной жизни и обременительных взносов на муниципальное благосостояние. Этот шаг преследовал сразу две цели: ослабил элитное духовенство, лишив его значительной части ресурсов, и усилил местные городские власти, – а кроме того, разумеется, перенаправил денежные потоки из Церкви в муниципальную казну.
Иногда Юлиан отказывал христианским лидерам в правосудии. В декабре 361 года толпа язычников в Александрии Египетской растерзала арианского епископа по имени Георгий. Когда христиане взмолились о правосудии, Юлиан принял решение не наказывать виновных и объяснил почему: они сочли Георгия «врагом богов»[242]. Сам Юлиан не приказывал убивать христианских лидеров, однако и не возражал, когда их убивали другие.
Пожалуй, самым неприятным для христиан стал эдикт от 17 июня 362 года, которым Юлиан запрещал учителям-христианам обучать детей в школах языческой классической литературе. Логика Юлиана была та, что нельзя учить тому, во что не веришь; а кроме того, христиане не вправе преподавать классических авторов, ибо стоят ниже их в моральном отношении. Христианам-учителям был предложен выбор: признать богов – или уйти из профессии. Мера выглядит сравнительно мягкой, однако по сути это был точно рассчитанный и очень болезненный удар. Христиане больше не могли преподавать основные школьные предметы: грамматику, риторику и философию. Это означало, что следующее поколение элиты будет воспитано исключительно язычниками. Историк античности Глен Бауэрсок пишет об этом: «Юлиан прекрасно знал, что делает. Чуть больше чем через поколение вся образованная имперская элита должна была снова стать языческой»[243].
Юлиан не собирался преследовать христиан, бросать в темницы, делать мучениками. Он хорошо знал историю и понимал, чем это может обернуться. Однако он отнял у христиан льготы и привилегии, дарованные его предшественниками, и обратил вспять некоторые их решения.
Стремясь повысить привлекательность языческих традиций, Юлиан стремился их модифицировать, снабдив тем, что считал особенно привлекательным в христианстве – социальными программами: «Не видим ли мы, что росту безбожия [т. е. христианства] более всего способствует человечность к странникам и чужестранцам, уважение к погребению мертвых и подчеркнуто добродетельная жизнь? На мой взгляд, то же самое каждый из нас вполне может развить и в себе»[244]. Чтобы перещеголять христиан в благотворительности, Юлиан начал создавать в городах странноприимные дома и бесплатно раздавать беднякам хлеб и вино. Разумеется, такая политика объяснялась не просто его добрым сердцем. Это была попытка привлечь новообращенных назад в язычество и тем проредить ряды христиан.
Среди множества произведений античной литературы, об утрате которых мы горько сожалеем, особняком стоит книга или, возможно, серия книг самого Юлиана, направленных против христианства. Труд этот, под названием «Против галилеян», к несчастью, дошел до нас лишь в отрывках, цитируемых позднейшим христианским автором Кириллом Александрийским, который его опровергал. Для критики христиан, их богословия и Писаний Юлиан был подготовлен как нельзя лучше. Он был воспитан в христианской вере и в юности, скрывая, что в душе он язычник, активно участвовал в жизни Церкви. Но даже став языческим императором, он понимал: лучше вооружаться против христианского движения словами и аргументами, чем суровыми запретительными мерами. У своего дяди Константина он научился продвигать свои взгляды убеждением, а не насилием. Многие из его наследников смотрели на дело иначе.
Христианство как государственная религия