Об участии в этом строительстве Елены мы ничего не знаем. Однако она проявляла ревность о Боге многими другими способами. Более всего известно ее благочестивое путешествие в Святую Землю: уже в возрасте семидесяти лет императрица-мать стала первой в истории паломницей, – до того христианам не приходило в голову «ходить там, где ходил Иисус». Но она это сделала – и привлекла огромные средства из имперской сокровищницы, чтобы вернуть в эти исторические места живую память о Христе[220]. Неверно, что Елена приписывала себе честь открытия древа Истинного Креста. Это позднейшая легенда. Евсевий, перечисляя основные вехи ее путешествия, ни о чем подобном не упоминает. Однако именно Елена выбрала памятные места для возведения двух церквей: церкви Рождества – в Вифлееме, где, как говорят, родился Иисус; и церкви Вознесения – вблизи Иерусалима, на Масличной горе, в месте, откуда Иисус вознесся на небеса после воскресения. Нет нужды говорить, что в этих благочестивых проектах Елену полностью поддерживал другой ревностный христианин – ее сын.
В противоположность ученым, считающим, что ревности по Боге Константину недоставало, некоторые современные специалисты, напротив, считают, что Константин был убежденным христианином и задался целью, в конечном счете, обратить всю империю[221]. Однако, скорее всего, это не так. Даже если сам Константин и был убежденным сторонником христианского бога, от желания навязать свою веру всем подданным его должны были останавливать политические соображения. Что выходит из принуждения, он понимал слишком хорошо. Он помнил времена Великого гонения, более того – находился в это время при дворе Диоклетиана, а затем Галерия, так что знал дело во всех подробностях. Гонения не сработали. Константин, несомненно, умел добиваться своего не мытьем, так катаньем, когда считал нужным, – как в случае с епископами на Соборе в Никее. Но навязывать чуждую веру своим подданным, в основном язычникам, он не считал необходимым[222].
В следующей главе мы увидим, что некоторые преемники Константина такой толерантности не проявляли: к концу IV века в империи начали действовать законы, под страхом суровых наказании полностью запрещавшие языческие богослужения и ритуалы. С терпимостью (или нетерпимостью) Константина к языческим обычаям связан один особенно деликатный исторический вопрос. Пытался ли он прекратить языческую религиозную деятельность, поставив под запрет жертвоприношение животных? В личных взглядах Константина по этому вопросу сомневаться не приходится. Кровавые жертвоприношения – кровь, внутренности, вонь, вся эта процедура – были ему отвратительны, об этом он говорил неоднократно. Проблема для историков состоит в том, пытался ли он в какой-то момент навязать свои взгляды подданным, запретив жертвоприношения по всей империи[223].
Некоторые видные специалисты утверждают, что да, – ив доказательство этого приводят важные свидетельства. Прежде всего, об этом прямо говорит биограф Константина Евсевий. Согласно «Жизни Константина», после победы над Лицинием в 324 году Константин издал закон, в котором «возбранял отвратительные обряды идольского служения, совершавшегося некогда в городах и селах, чтобы, то есть, никто не дерзал воздвигать статуй, заниматься предсказаниями и иными пустыми делами, – вообще, чтобы никто не приносил жертв» («Жизнь Константина», 2.45). Далее Евсевий снова пишет, что по императорскому указу «для народа и войска в пределах власти Рима повсюду закрывались врата идолослужения и воспрещались все виды жертвоприношений». Более того, «своими законами и указами он непрестанно запрещал приносить жертвы идолам, вопрошать гадателей, воздвигать статуи» («Жизнь Константина», 4.23, 25).
Значение таких законов трудно переоценить. Если цифры, приведенные нами в главе 6, более или менее верны, это означает, что к 325 году христиан в империи было около пяти миллионов. Прибавим к ним четыре миллиона иудеев, округлим – и получим, что из шестидесяти миллионов населения империи пятьдесят оставались язычниками и продолжали совершать традиционные обряды. Неужто Константин объявил вне закона религию пяти шестых своих подданных? И если так, почему о такой «мелочи» ничего не говорят другие источники?
По-видимому, этому есть еще одно подтверждение. Оно исходит из закона, принятого в 341 году, через четыре года после смерти Константина, его сыном императором Констанцием, который явно стремился прекратить языческие религиозные практики. Вот что говорилось в этом законе, согласно позднейшей юридической компиляции V века, известной как «Кодекс Феодосия»: