Трюкач

Изобразить плохого, плохого без нюансов – проще нет. Он и слился в коловращении вокруг стойки. Плохой он, плохой! А вот те двое – какие-то… с нюансами. Глаза-челюсти-затылки-мышцы, но с нюансами. Вот глаза…

Да, глаза, не те же глаза, не те же. А с печатью библейской если не мудрости, то просвещенности. Интеллигентствующие молодчики. Именно! Гавриша регулярно били интеллигентствующие молодчики… Он, Ломакин, промимикрировал в среде хэбэйской сошки, чтоб не трогали, чтоб не зацепили. Его и не трогали, не цепляли. Но ерзало подсознательное неудобство: не слился. Верно! Те двое – часть среды? Отдельная часть? Очень отдельная. Он с ними и не слился, они другие, они плохие, но с нюансами.

Да, мордовороты. Одежки – необходимо и достаточно. Кроссовки, слаксы, жилетки на голое тело. Символические – если чтоб прикрыть наготу. Функциональные – если чтоб все свое носить с собой. Карман на кармане.

Они отнюдь не пасли Ломакина. Они зашли, подобно Ломакину, перекусить. Но Ломакин слился, а они выпадали. Пожалуй, есть смысл попасти как раз эту парочку! Определенно, есть смысл! На ловца и зверь бежит! Aга! Тот, что пониже, развернулся к стойке за трепангами (Трепанги, клиент-сан!) – и Уловка-22 дала сильный глянцевый блик. Ломакин мгновенно узнал ее. Уловка! Она! Хеллеровская! Гавришевская!

Бандит с кастетом в кармашке – понятно. С травкой в кармашке – понятно. С паралитиком, нунчаками, стволом – понятно. Даже с книжкой в кармашке – почему нет? Любой самый примитивный организм способен поднапрячься и прочитать: У Шуры шары на шару или Иоссариан прыгнул, рванулся – и был таков. Любой самый примитивный организм даже способен получить удовольствие от прочитанного, хотя бы удовольствие преодоления: во! одолел! осилил! прочел! Немедленно обнародуйте! Эй, слышите-видите?! Я не просто молодчик! Я интеллигентствующий молодчик! Значит, превыше всех! Интеллигентам, будут нос воротить, нюх начищу, ибо я молодчик. Молодчикам, будут панибратствовать, место укажу (пониже-пониже!), ибо я уже князь, а они все в грязи – книжку не осилили, то-то, а я, смог прочитать и даже понять… да что там… я и написать такое – ни хрена не стоит! Мало ли нынче интеллигентствующих молодчиков с Кафкой в башке и с нунчаками в руке?! Много…

Но! Из бокового клапана многокарманной жилетки низкорослого крепыша высовывалась по грудь именно Уловка-22, именно издания Арона Самойловича Гавриша, именно, того застрявшего, на Печатном Дворе стотысячника. А где-то в двух-трех шагах – подвал упомянутого Арона Самойловича Гавриша…

Совпадение? Еще бы! Не случайное, но закономерное. Эти двое – от Гавриша. Или: эти двое – к Гавришу. Уловка-22 – изделие Гавриша, не ошибешься. У него принцип: чего бы ни стоило, но выдавать литературу, а не макулатуру. Даже поступаясь принципом, потакая рынку, – обложка… обложка, не пожалеете!. Да… товарная книжка – в стекле, на сленге торговцев, то бишь переплет 7б. Да, на обложке – многоцветный фотографический и фотогеничный человечий самэц с неприкрытой восставшей плотью, восседающий на дереве. Смело, смело! Но что бы ни навоображали обожатели обнаженностей, по сути: строгое соответствие букве и духу Хеллера.

– Почему он без одежды?

На прошлой неделе во время налета на Авиньон был убит один из членов его экипажа и перепачкал его всего кровью… И он поклялся, что больше никогда не наденет форму… Его форма еще не вернулась из прачечной.

А где его другая, форма?

Она тоже в прачечной.

А нижнее белье?

Все его нижнее белье тоже в прачечной…

Все это похоже на собачий бред…

Это и есть собачий бред, сэр! – подтвердил Иоссариан.

Слой-Солоненко, вертя, в руках сигнальные экземпляры Уловки, пощелкивая ногтем по йоссариановскому причинному месту на обложке, выражал преувеличенное недоумение:

– Смотри-ка! Можем, когда захотим! И почему Арон Самойлович упрямится с нами. Может ведь.

– А он все еще упрямится? – выражал преувеличенное недоуменно консильоре Тим.

Сигнальный экземпляр, вдруг обнаружившийся у Солоненко, – неудивительно, объяснимо: общие дела, наведение мостиков, ладится не ладится – другой вопрос… решаемый в рабочем порядке. Ломакин не вникал его это касалось постольку поскольку. До поры до времени. Фирма производит хорошее впечатление – кино помогает отснять, книголюбам способствует, всяческие сделки проворачивает – пусть проворачивает, у каждого своя поляна…

А гавришевская Уловка, вдруг обнаружившаяся в кармане мордоворота посреди злачного Хэбэя, – что ж, удивительно и… объяснимо. Объяснимо однозначно!

Ломакин стоял полуспиной к парочке. И развернулся полной спиной к ним, сгорбившись над розетками с капустой-морковкой, стоило ту узнать Уловку! Любопытно, они уже от Гавриша? Или еще к Гавришу?

Хэбэй довольно тесное заведение, пяток стоячих столиков, в толпе не затеряешься, если на тебя обратят внимание. Но парочка, похоже, не обратила внимания. Да и с чего бы?! Спина как спина. А вот Ломакин обратил на них внимание и, дождавшись, пока они не покончили с кофе, пока они не покинули Хэбэй, пока они не затерялись в толпе Большого проспекта двинулся, следом.