Трюкач

– Только что. Утренним рейсом. Вот… не заезжая, прямо сюда, к нам! – Ломакин состроил мину прежней бестолочи. Удастся ему обмануть Слоя, не удастся – дело десятое. Поверит Слой компаньону, что тот и дома еще не был (на Раевского), и к друзьям не заглянул (на Большую Морскую), не поверит Слой… – дело двадцатое. «Вальтер» – весомый аргумент. Ствол под ребро и – марш к себе в кабинет, приобними друга-компаньона, приобними, давно не виделись, истосковались (ствол под ребром! чувствуешь?!). Мимо турникетов, мимо. Пропуск! Улыбайся, Слой, улыбайся – или вылетит птичка… и застрянет в клетке, в грудной клетке, в твоей, Слой, в твоей!

Но «вальтер» извлекать не пришлось. Слой покладисто пригласил:

– Здорово! Очень вовремя. Пошли, покумекаем. Ты помнишь, что завтра – последний день?

– Говорили же: неделя! – сыграл просителя Ломакин.

– Правильно. Неделя. Банковская неделя. Суббота-воскресенье – операции не ведутся. Так что, Витек… Молоток, что вернулся! Пошли, пошли!

– Я только машину поставлю на сигнализацию! – обратил внимание господина генерального директора на обнову.

Господин генеральный директор обратил внимание. Даже на цыпочки привстал, чтоб получше номера углядеть: ага, питерские номера. Когда успел, супермен ты наш? Прикидывался казанской сиротой и вдруг – на колесах. Слой благоразумно остался на месте, не то двинешься по инерции за бывшим партнером, чтоб поближе рассмотреть обнову, высказать несколько поощрительных междометий, по резине постучать, по капоту похлопать, а бывший партнер хвать тебя, тюк по темечку, швырк на заднее сиденье и – куда подальше-поукромней. Показное дружелюбие Ломакина ни в коей мере не могло обмануть Слоя. Даже наоборот – оно могло лишь насторожить и вызвать легкий мандраж. Чего Ломакин и добивался. Слой сделал шажок-другой по ступенькам – поближе к парадному подъезду.

Не вибрируй, дурашка! Не станет Ломакин скручивать тебя посреди Шпалерной на виду у прохожих, под наблюдательным прищуром белогвардейского Феликса, – мы же партнеры, Слой, ты че?! Забыл?

Слой не забыл. Слой как раз напомнил: сегодня четверг, а завтра последний день. Слой с места в карьер готов покумекать с Витей, как бы вытащить Витю из безнадеги. Правда, Витя не производит впечатления безнадежного. Еще неделю назад производил, а теперь, ишь ты, даже на «тачке» прикатил! Оно конечно, «тачка» для бизнесменов определенного ранга – не роскошь, точно. Но! Кто же это приподнял «нашего супермена» до определенного ранга? Или тот в натуре – правая рука азерботной мафии? Обратился к землякам… Вот так подпустишь «дурочку», ан глядь… и осуществилось.

Ломакин по-хозяйски порылся в «бардачке», по- хозяйски поставил на сигнализацию, по-хозяйски хлопнул дверцей – одно слово: собственник! Он поймал напряженный взгляд уважаемого Евгения Павловича, ответил взглядом восторженного щенка: мол, ниче машина? молодец я?

Молодец, молодец. Но уважаемый Евгений Павлович обманчиво толстокож, он чуток: этот щ-щенок, ни бельмеса не смыслящий в Большой Игре, опять его, уважаемого Евгения Павловича, Слоем обозвал. Знает же, как «Слой» раздражает уважаемого Евгения Павловича, объяснил же щ-щенку весьма доступно и не так давно. Какие-такие козыри пришли к щенку-трюкачу при последней сдаче? Ведь на мизере сидел. Или блефует? Да нет, он, щ-щенок, слишком дурак в Большой Игре, чтобы умело блефовать. Значит, есть козырь.

Единственный был козырь у Ломакина – смерть Гургена. Внутренне, по ощущениям. Не козырь, который разыгрывают. Им бьют. Наотмашь. С холодной, безжалостной яростью. Предварительно доведя соперника до полного замешательства и потери ориентации: что там у него, у щенка, за козырь? может, доиграем и… пронесет? Не пронесет.

– Хороша? – горделиво спросил Ломакин.

– Да-а… – преувеличенно оценил Слой. – Купил?

– Угнал! – саркастической ноткой подтвердил Ломакин, что – купил. – В моем возрасте несолидно в метро кататься. Так ведь, Слой?

Никак не отреагировал Слой на «метро». А должен бы. Хоть как-то. Вот… блин-н… комом. Или у Слоя не нервы – канаты.

– Опять же репутация фирмы. Наша фирма производит хорошее впечатление. Так ведь, Слой?

– Да-а… – преувеличенно поддержал Слой. – Но вроде бы не новье. А чего – «шестерка»? Брал бы сразу «девятку».

– Да так, по случаю. Следующая «девятка» будет. Пошли?

Они пошли. Слой ненароком пару раз оглянулся, будто ждал, что из запертой «шестерки» в последний миг выскочат иссиня-бритые абреки по мановению правой руки Ломакина и таки затолкают его, уважаемого Евгения Павловича, на самое дно между сиденьями и рванут с места, подражая видюшным боевикам (колеса должны непременно завизжать, стирая резину).