Катрин. Здесь, да, здесь я однажды сидела… Все, что случается, уже когда-то случалось, и мне уже за тридцать. Ничего нового не добавится. В этом кресле я качалась. Ничего не добавится, чего бы я уже не испытала. И мне по-прежнему будет за тридцать. То, о чем я думаю, я давно уже передумала. То, что слышу, я уже слышала.
Старик, который ловит рыбу, и Дежурный.
Дежурный. Раньше тут росли березы, сплошные березы. И ручей был настоящий. Не капал. В мое время. Ручей с камнями на дне.
Старик. Но с тех пор прошло так много времени.
Дежурный. Тогда здесь водилась форель.
Старик. Я знаю.
Дежурный. Вы же ничего не ловите.
Старик насаживает на крючок наживку, замолкая при этом; его манипуляции свидетельствуют о близорукости.
Старик. Не может быть, чтобы вы помнили березы. Когда же в таком случае построили кузовной завод? Как раз тогда и исчезли березы.
Дежурный. Знаю.
Старик. Сколько же вам лет?
Дежурный. Сорок один.
Старик снова забрасывает удочку.
Старик. Я тогда еще ходил в школу, и мы ловили форель руками. Без лицензии. Это было запрещено. Только отец мог ловить на удочку. Тогда ручей был настоящий…
Пауза.
Дежурный. Вот теперь надо было тянуть!
Пауза.
Старик. Все говорили: нет новых брюк, нет новой обуви, нет мяса — кризис. Колбаса была только для отца.
Катрин в белом кресле-качалке; Молодой пастор неподолеку от нее, опять слышится щебет птиц.
Пастор. Как тут птички щебечут!
Катрин качается.
Катрин. Как на кладбище… Ребенком я каждый день ходила через кладбище, это была самая короткая дорога в школу, и там, между бирючинами, стоял бронзовый бюст: какой-то господин с эспаньолкой. Не Ленин, а какой-то ботаник — потом я перестала бояться этого бюста: он только притворяется, будто смотрит на меня! Я трогала пальцами оба его глаза: он только притворяется! Я заметила: ему вообще не интересна сегодняшняя жизнь.
Пастор. Можно задать вам вопрос?
Катрин. Однажды бирючину подрезали, чтобы черный бюст не терялся в листве и можно было прочесть на цоколе годы жизни: 1875–1917. Мужчина в расцвете лет. У меня было впечатление, что он вовсе не хочет возвращаться назад, в жизнь, даже если щебечут птички.
Пастор. Почему вы наложили на себя руки?
Катрин. Интерес пропал.
Появляется Мужчина, без пиджака, в подтяжках и домашних тапочках, в руках у него поперечная флейта. Он останавливается и глядит вокруг, словно что-то потерял.
Старик, который ловит рыбу, и Дежурный.
Старик. Вы что-то сказали?
Дежурный. Нет.
Старик. Я тоже нет.
Старик вытаскивает удочку, на которой ничего нет.
Дежурный. Почему вы удите рыбу именно здесь?
Старик. Я тут вырос. И ходил в школу. Тут была форель, вы же сами говорите. Тут мы играли в индейцев. Тут я угодил в тюрьму — было однажды такое…
Появляется Молодой человек в военной форме: без фуражки и без оружия, форма поношенная и запачканная глиной. Он видит Катрин в белом кресле-качалке и останавливается поодаль.
Старик с удочкой и Дежурный.
Старик. Евреи! Мой отец всегда говорил: они скупили всю землю, у кого еще найдутся бешеные деньги, когда кругом кризис, и угробили нашу природу, евреи.
Дежурный. Но ведь так оно и есть.
Сосед с поперечной флейтой, стоящий в стороне, начинает музицировать.
Катрин. Ты слышишь, Ксавер, слышишь? Наш сосед тоже здесь. Ужасно, мертвые неисправимы.
Сосед разучивает трудный пассаж, затем проигрывает всю мелодию сначала, пока снова не делает ту же ошибку; обрывает игру.
Катрин. Господин Пролль!
Старик. Я ловлю рыбу.
Катрин. Я сижу в вашем белом кресле. Сейчас апрель. Я пришла услышать ваш совет…
Появляется Клошар и садится на землю, никем не замеченный.
Старик, который ловит рыбу, и Дежурный.
Дежурный. Ваша фамилия Пролль?
Старик. Да.
Дежурный. Моя тоже.
Старик. Ваша фамилия тоже Пролль?
Впервые смотрит на сидящего рядом Дежурного.
Старик. Понимаю: ты не можешь меня узнать, ты не видел меня стариком. Я стал старше тебя, отец.
Дежурный. Ты Маттис?
Старик. Близорукость одолевает.
Оба смотрят на удочку.
Дежурный. Как ты попал в тюрьму?
Старик. Ослабление обороноспособности.
Дежурный. Что это такое?
Старик. Шесть месяцев тюрьмы. Точнее говоря: заключения в крепость. Потому что я тогда поехал в Испанию.
Дежурный. Зачем в Испанию?
Старик. Чтобы предотвратить фашизм. В то время. Ты же всего этого уже не испытал, отец.
Пауза.
Дежурный. Вот теперь-то и нужно было тянуть!
Старик. Ты думаешь?
Дежурный. Ясное дело.
Старик вытаскивает удочку, на которой ничего нет.