Тринадцатый сын Сатаны

Однако сатанист не дал ему это сделать.

— Опять перебиваешь!.. — упрекнул он. Но все же ответил: — Да потому, что они нам нужны!

— Кому это вам?

Хирон усмехнулся.

— А вот теперь уже я тебе скажу, что это не твое дело. Просто нужны, и все. Мы их используем для своих целей… Может быть, когда-нибудь ты что-то узнаешь об этом — но только при одном условии: если расскажешь, каким же образом ты вышел на нас.

Тема оказалась исчерпанной. Они помолчали. Валентин растерянно переваривал услышанное. Хирон выжидательно наблюдал за собеседником.

— Но тогда и подавно мне с вами не по пути, — не очень решительно проговорил Валентин.

— Скорее всего, — согласился Хирон. — Но только я тебя, Валёк, предупреждаю…

— Не надо, — перебил его собеседник. — Не надо предупреждать. Я не выдам тебя. Потому что сам напросился к вам на сходку, сам знал, на что шел, хотя, понятно, и не ожидал увидеть такое… Ну а потом, ты ведь про меня тоже знаешь кое-что такое, за что и я могу оказаться за решеткой…

…Когда Валентин остался один, он еще какое-то время посидел, прикрыв глаза. Перед его затуманенным внутренним взором стояло тельце ребенка, в которое впивался острый нож… Он понимал, насколько он поступает в данный момент не по-человечески, насколько идет против своей совести, против тех принципов, ради которых сам ступил на тропу мести — но в то же время осознавал, что не станет доносить на этих людей. Во всяком случае, не сейчас. Потому что ему сейчас это невыгодно. Потому что это может помешать ему осуществлять задуманное. Ну а до следующей подобной акции еще целый год, за это время много воды утечет. Как-нибудь, да будет!

Валентин — Ольга

Откровение было ужасным.

Впрочем, трудно предугадать, не исключено, что, расскажи Валентин сразу всю правду, она для Ольги была бы еще более ужасна. Во всяком случае, Валентин так считал. И поэтому счел за благо поведать ей о происходящих событиях именно в такой интерпретации.

— Ты страшный человек, Валентин!

Ольга сказала это просто и искренне, без заблаговременно задуманного намерения обидеть. Впрочем, она и не могла бы придумать эти слова предварительно — потому что то, что она сейчас услышала стало для нее полнейшей неожиданностью.

Валентин и не обиделся. Он изначально настроил себя на то, чтобы не обижаться, что бы Олюшка ни сказала на его признание. Во всяком случае, парень ничего ей не ответил. Выговорившись, Валентин теперь просто сидел молча и улыбался. Потому что ожидал от Ольги каких-то подобных слов. Более того, он заранее настроил себя на нечто подобное.

Девушка поняла, что не только эти ее слова — вообще любые попытки пробиться к его разуму изначально обречены на неудачу. И от этого с еще большим напряжением следила за его выражением лица — словно бы надеялась, что Валентин сейчас встанет, подойдет к ней и скажет, что все, мол, хватит глупости говорить, я просто неудачно пошутил и ко всему этому кошмару никакого отношения не имею, просто в книжке вычитал, а тебе пересказал, как якобы происшедшее со мной… Ей очень хочется в это поверить — а значит, непременно поверила бы в любую ерунду, которую он счел бы нужным ей наплести.

Да, девушка поверила бы. Хотя Ольга и понимала, не могла не понимать, что все, что она только что узнала — абсолютная правда. Хотя бы уже потому, что такими вещами не шутят.

Валентин тоже молчал. Потому что считал, что время сейчас играет на него. Пусть осознает. Пусть проникнется. Пусть ужаснется. Только через ужас она придет к осознанию его правоты. И только когда истина проникнет в самую глубину ее души, только тогда она в полной мере станет ЕГО! Не просто физически, не одним только телом — самой душой, самим естеством своим. Только после этого можно будет ей рассказать полную правду о том, что он задумал и как хочет провести задуманное в жизнь.

В жизнь… Мрачненький, надо сказать, получается каламбурчик…

Ну а когда, когда-нибудь в будущем, он Ольге расскажет о происходящих событиях все, и если она тогда, когда-то в будущем, ему простит совершенное им, она простит и нынешнюю его недоговоренность, его нынешнюю ложь, его нынешнюю чушь.

И вот тогда они уж точно дальше по жизни пойдут рука об руку.

Да, когда-нибудь так и будет. Но когда-нибудь. Не сейчас. Хотя бы потому, что на данный момент Олюшке и в самом деле рано рассказывать о происходящем хотя бы даже половину правды. Так пусть же она и впредь остается в неведении — это ее неведение является ее же изначальной индульгенцией, а его, Валентина, предохраняет хотя бы от некоторых неожиданностей, которые могут оказаться у него на пути.

— Нельзя же так, Валентин! — не дождавшись ответа, опять, уже просительно, заговорила Ольга. — Ты что же, и в самом деле уверен, что прав?

На риторические вопросы можно не отвечать. А потому он лишь продолжал молча и спокойно улыбаться. Той самой улыбкой, ласковой, спокойной и немного отстраненно-мудрой, которую так любила Ольга.

Время — само время играло на него!

— Ну что же ты молчишь? — не выдержала она. — Скажи хоть что-нибудь!