Тринадцатый миллионер

В хатынке все как всегда. Чистота. Ослепительно белые стены и потолок — недавно белили. Светло и тепло. Воздух настолько чистый, что и в доме, кажется, необычайно свежо. Только натуральные запахи: сено, которое сохнет под крышей, ах, вот еще примешиваются запахи лаванды и мяты — эти травы сохнут в углу комнаты, а тут, на скамье, разложены пучки чабреца. Раздается звук — мычит корова, которую гонят на дойку.

Я пытаюсь вдохнуть все эти запахи, впитать их в себя, войти в резонанс с этой волшебной природой, почувствовать что-то настолько важное, что связывало меня с жизнью, но в бездушном душном городе куда-то исчезло… И когда я чувствую, что голова начинает кружиться (то ли от этих запахов, то ли от голода), появляется еще один звук.

Чур! Тетя Маруся уже впоралась по огороду. Я осторожно раскладываю траву, сажусь на лавку и ожидаю прихода хозяйки. В этом селе слово «впораться» — одно из самых знаковых. Тут говорят «впоратысь по работе, по хозяйству, по дому»; когда человек сделал какое-то важное дело, следовательно, он «впорал» его, даже если это дело было выступление с лекцией перед мухами в доме культуры. Ни один из президентов со страной «впоратысь нэ можэ», а еще жаль, что умер Лобановский, потому как в украинском футболе «поратысь вжэ нэма кому».

Тетя Маруся зашла, и лицо ее озарило спокойной улыбкой человека, знающего цену себе и своему труду. Со мной тетя Маруся старалась говорить на русском, но часто забывала и переходила на свой родной украинский язык. И ее совершенно не смущало, что я отвечал по-русски, хотя, через два-три дня пребывания под ее опекой я начинал шпарить «ридною мовою», как заправский хохол.

— Синку, я тільки-но борщику впорала, їстимеш? А ще є варенички, я їх зараз відварю. З вишеньками. Ти ж такі дуже любив порати (кушать)… А ще у виварці воду поставила гріти, після вечері якщо бажаєш, можеш впорати собі баньку[2].

Тетя Маруся засуетилась. На столе вскоре появились и борщ, и вареники, и пляшечка добротного самогона, первака, который гнали сами руки доброй тетки Маруси.

— А це як у селі, та й без горілочки? Ні, ви як собі знаєте, а я раз-два на рік впораю літрів зо десять та й тримаю. Прийде електрик щось порати, вгощаю, або треба людей наняти картоплю впорати, знову без оковитої не обійтися[3].

Самогон был крепким, градусов за пятьдесят. Тут, в селе, такой подают только дорогим гостям. Напиток чистый, без запаха и примеси, немного обжег горло и оставил после себя приятное послевкусие. Настоящий сахарный продукт натуральнейшего брожения. Нет, я ничего против монополии государства на водку не имею, только попробуй найти в магазине водку, которая по своим качествам сравнится с хорошим украинским сельским самогоном (бурачанка[4] не в счет).

А как вкусно тетя Маруся делает вареники с вишнями! В ее исполнении — это просто шедевр кулинарного искусства. Тесто такое мягкое, тонкое, нежное, каждый вареник смотрится, как набитый шариками кошелечек. У тети Маруси есть свой фирменный рецепт. Она вместо сахара использует к вареничкам сахарную пудру. С отличии от сахара, пудра сразу же растаивает, как только попадает на вареники и совершенно не чувствуется, а на дне миски образуется такая импровизированная подливка-сироп, в которую макаешь каждый вареник и кушаешь с большим удовольствием. Наслаждение в том, чтобы раскусить вареник, почувствовать, как начинает по небу бежать кислый вишневый отвар, и на контрасте со сладким сиропом на оболочке вареника получается тот самый неповторимый вкус, за который я обожаю кулинарные произведения тети Маруси.

— Оце раніше цукор на паї давали, коли ще колгосп був, а зараз земля у орендаторів, що хтять, те й роблять. Пшениці майже не сіяли. Що торік, при колгоспі, було посіяно, те й маємо. А вони тільки ріпак та кукурудзу, вже й ферми позакривали геть усі. Що вони будуть на наші паї давати? Ріпакові голки? А навіщо воно мені здалося? Жодного цукрового буряка не посіяли. Кажуть, що невигідно. А мені з цього що? Так і жити не вигідно. В цьому році й жому не буде, чим худобу буду годувати? А продавати корову — жаль бере. Годувальниця. Приймали молоко по гривні двадцять, а з вчорашнього дня по вісімдесят копійок. І що їм зробиш?[5]

Я отвлекся от своих грустных мыслей.

— Спасибо, тетя Маруся. Все очень вкусно. Чес слово…

— Ой, я тебя совсем забалакала. Банька ведь готова. Давай. Иди. Там в кружке холодненький квас, знаю, что любишь…

Хлебный квас маминого приготовления очень любил Иван. Именно ему мама привыкла ставить в баньку кружку с ледяным квасом. А он, распаренный, вымытый, чистый, выпивал эту кружку залпом и на его лице читалось такое счастье и блаженство, что даже меня, городского пентюха, пробирало насквозь. Я встал с лавки, почему-то отвесил короткий поклон иконе Богоматери с младенцем, висящей в красном углу комнаты и пошел смывать с себя грехи своего Города.

Глава восьмая Термоядерный эффект