Тринадцатый двор

— Дело в том, что сосед ваш вчера из окна второго этажа своего дома стрелял по воронам, клюющим облепиху. Я видела его с духовым ружьём. И приглушённые хлопки вместо выстрелов раздавались. Я конечно не хочу сказать, что это он по котятам стрелял, я этого не видела. Просто обратила внимание, что котята стали невесёлыми, взгляд страдальческий. Чёрненького котёнка два раза стошнило. Есть ничего не могут, на лапку не в состоянии наступить. Я думала, они умрут. «Чертёнок», так я чёрненького назвала, смотрел в глаза, как старичок. А до этого был самый резвый, бегал, веселился, по деревьям лазил.

— Видимо, соседу это и не понравилось, — сообразил Лев Львович. — Пойду, с ним поговорю.

— Может, это не он, а мы зря обвиним человека.

— Мне, всё равно навестить его надо. Спрошу между делом, — успокоил Аллу Лев Львович.

Ласкин по-хозяйски зашёл в соседский дом. С виду этот дом ничем не отличался от других. Даже был загон для домашней птицы, где жили гуси, куры и петух. Женщина кормила птицу по утрам и вечерам. Был кирпичный сарай, сад с вышеупомянутой облепихой. На самом же деле, это был дом охраны, из которого днём и ночью велось наблюдение за основным домом Ласкина. Здесь жили охранники, деликатно охранявшие все подступы к главному зданию. Четверо на данный момент бодрствовали, а восемь человек отдыхали.

Бодрствующие охранники, заметив «папу», льстиво заулыбались.

— Михалыч, принеси своё ружьё духовое, — сказал Ласкин самому весёлому.

Немолодой уже человек метнулся, как подросток, принёс «духовушку», хотел что-то смешное рассказать, как по котам стрелял со второго этажа, но не успел. Лев Львович, взяв ружье за дуло, ударил его прикладом по голове. У Михалыча кровь побежала ручьём из рассечённой раны. Не обращая на это внимания, Лев Львович стал бить ружьём о каменный угол стены до тех пор, пока пластиковый приклад не разлетелся на мелкие осколки.

— Мне ещё дома у детей неприятностей не хватало, — приговаривал Ласкин, бросая и топча ногами то, что осталось от «духовушки».

Не объясняясь, он ушёл, а Михалыч, так и не разобравшись в причинах такого поведения Льва Львовича, сказал бинтовавшему ему голову товарищу:

— Наверное, у шефа на бирже нелады.

Лев Львович не случайно, бросив все дела в Москве, приехал в Ивантеевку к детям. Охрана, прослушивающая телефонные звонки, доложила ему, что гувернантка звонила мужу, плакала, слёзно просила приехать и забрать её. То есть Дубровина собиралась оставить его детей, которые к ней привыкли, как к матери. Значит, произошло что-то чрезвычайное.

В доме, где жили дети Льва Львовича, жила семейная пара, отвечающая за порядок и приготовление пищи. Дети без внимания не остались бы. Но они привыкли к Алле, а главное, — неизвестность, были неясны причины, мотивы её нервного срыва. Что с ней случилось, он не знал.

Получив информацию, Ласкин всё бросил в Москве и помчался в Ивантеевку. Лично вёл машину, охрана была в растерянности.

— Сказала, собак убрать, — убрал. Теперь мужу звонит, жалуется, — ругался Лев Львович по дороге.

Узнав, в чём причина её слёзных звонков и разобравшись с Михалычем, он сообщил Алле, что ей не надо никуда уезжать, что всё улажено самым наилучшим образом. И, в конце концов, если она не послушает доводов рассудка и уедет, то котята, любимые ею, останутся без попечения и погибнут наверняка. О своих детях, для которых её отъезд станет не меньшей травмой, он не упоминал.

В этот момент раздался телефонный звонок. Звонил Костя Дубровин. Он, как выяснилось, сел не на тот автобус и оказался в Красноармейске. Лев Львович съездил за Костей сам и привёз его в Ивантеевку.

Алла с мужем пошла гулять.

— Котенок чёрненький хромает, а до этого всё по деревьям лазил. Кошка-мать всё на развилку дорог ходит, мышей ловить, того и гляди, под машину попадёт. Да и собак огромных, злых там выгуливают без поводков. Нервов никаких не хватает, — жаловалась Алла, на самом деле соскучившаяся по дочери. — Мало мне забот с детьми и Алисой, ещё и этим котятам молоко, сметану давай, три раза в день еду готовь. Я котят и кошку хочу к нам в Москву забрать, всех четверых.

— Только кошек нам и не хватало, — горько усмехнулся Костя.

Костю для ночлега определили в комнату к жене, а с Аллой Ласкин договорился о том, что на день города она поедет в Москву повидаться с дочкой. На том и порешили.

3

Вернувшись из Ивантеевки, Лев Львович отправился к берегу Москвы-реки на спортплощадку. Утомившись занятиями на турнике и брусьях, с наслаждением поплавал в прохладной воде. Выбравшись на берег, он подошёл к Валерию Бахусову, присутствовавшему на спортплощадке.

Валерий Николаевич заглянул Ласкину в глаза и спросил:

— Вилен — еврейское имя?

— Оставь в покое Истуканова. Вилен — это пережиток семнадцатого года. Сокращение слов «Владимир Ильич Ленин».

— Ненавижу! — закричал Бахусов на всё побережье.

— Валера, зачем ты так ругаешься? — спокойно спросил Лев Львович. — Ну, допустим, я — еврей, и что с того? Я тебе кроме добра, ничего не сделал. Отдал даром шиномонтаж, ты даже за аренду не платил. Сыну твоему помогаю. И всё евреи плохие.