Тринадцатый двор

Покраснев и ничего на это не ответив, Иван Данилович позвонил Василию и напомнил про долг в триста долларов.

— Я всё помню, — сказал брат. — Заходи и получай.

Уходя из дома, Ваня непроизвольно громко хлопнул дверью. Перед тем, как направиться к Василию, он забежал в комиссионный и подробно рассказал Боре Бахусову, на что потратил семьсот «зелёных». Сказал, что если тот хочет получить оставшиеся триста, пусть помалкивает. Видя перевозбуждённое состояние друга, Борис послушно закивал головой.

Иван Данилович побежал к брату. Дверь открыла Олеся. У Вани с племянницей была общая игра. При встрече он протягивал руку ладонью вверх и говорил: «Данке шон». Она, приговаривая «Битте шон» по-товарищески хлопала по его ладони своей рукой. Когда у играющих было хорошее настроение, всё это говорилось и делалось громогласно и с артистизмом. Когда настроения не было, то похлопывание сопровождалось молчанием. Ладонь об ладонь, — и всё тебе приветствие. Так было и на этот раз. Ваня протянул руку, Олеся молча шлёпнула по ней и пропустила дядю в квартиру.

Иван Данилович разулся и проследовал в большую комнату, где во всю громкость работал телевизор, который никто не смотрел. Наталья стояла у окна, скрестив руки на груди, уставив взор куда-то вдаль. Василий сидел за столом, был пьян, но несмотря не это, наливал себе пива в кружку.

— О! Ванюша пожаловал, кукла резиновая! Проходи, садись, — сказал Василий Данилович фальшивым голосом.

— Я брат твой родной, а не кукла резиновая, — ответил Иван Данилович назидательно, как это подчас делала их мама, Юлия Петровна, уставшая от выходок «нерадивых сыновей».

Наталья захохотала и повернулась к гостю. Василий смутился и взяв пульт, выключил телевизор. Оказалось, он был не столько пьян, сколько притворялся пьяным.

— Так его, Иван Данилович! Сразу протрезвел, — сказала Наталья, — а то никакой управы нет.

— Ваня, извини. О! Наташка, смотри, опять что-то записывает. Ты что там пишешь в свой блокнот? Крамольные мысли о судьбах России? Призыв к мятежу?

— Донос на такого болтуна, как ты.

— Стыдись. Не любят тех, кто доносы пишет.

— А насмешников?

— Я всё больше шутки ради, без злого умысла.

— Поверил, что донос пишу?

— С нашей-то историей. Да и с теми, кто грамоте обучен надо всегда быть начеку. Пугалом огородным сделаешь, внуки-правнуки смеяться будут. Правильно я говорю?

— С меня станется. Ты триста долларов обещал вернуть, так я за ними.

— Погоди ты… Сразу о долларах. Никуда они не денутся. Мать пожаловалась, что ты в очередной раз из дома ушёл, хлопнув дверью. Поведаешь причину или тайна сия..?

— Никаких тайн, работать надо, книгу писать. Ты вот живешь, хуже скота бессловесного и доволен, а я так жить не хочу.

— Тебя послушать, все те, кто книгу не пишут, живут неправильно. И потом, что значит «хуже скота»? Это как?

— Пьёшь, лжешь, чужой век заедаешь.

— Чем же это плохо? — попробовал Вася отшутиться.

— Всё же человеком в этот мир пришёл. А если так, то не должен жить, как животное. По крайней мере, не должен быть этим доволен. Твоё сознание человеческое должно напоминать тебе о мировой гармонии, в которой ты участвуешь. Страдать от скотской жизни ты обязан, если всё ещё человек. В аду у чертей будешь жариться на сковородке.

— С какой это стати? Черти праведников ненавидят, их жарить должны. Мне, как соратнику, водки нальют.

— Видишь, Ванечка, с каким монстром живу, — кокетливым тоном сказала Наталья и, подойдя, разворошила Ивану Даниловичу причёску.

— Не забывайся, — крикнул Василий. — Он хоть и мальчишка для тебя, но уже забрюхатил одну. Мать звонила, плакала.

— И тебе уже успела сказать? — растерянно спросил Ваня.

— О-о-о! — поощрительно засмеялась Наталья. — Я-то, признаться, думала, что ты девственником и умрёшь. Слишком ты для этого неземной.

Иван Данилович закрыл лицо руками.

— Кто она? — осторожно поинтересовался Василий.

— Да не знаю я, позвонила матери, не представилась, — не отнимая рук от лица, сказал младший брат.

— Всё ясно. Она сделает аборт, безнаказанно убьёт его ребёнка, и мой брат не в силах этому помешать! Не сможет защитить своего сына, спасти его! — завопил Василий, как помешанный. — Разрежут малыша на куски и бросят псам на съедение!

Слушавшая всё это Наталья, не выдержала и сказала:

— Не сыночка его на куски будут резать, а живую плоть той самой дурочки, что доверилась ему. Её, прежде всего, станут убивать, калечить, уродовать. И всё это, Ваня, по твоей милости. Признай это и смирись с этой мыслью!

— Да почему по моей? Услышьте меня! Я-то в чём виноват? Я ни с кем…

— А тем виноват, что сопляк! Жизни не знаешь! Не думаешь ни о девушке, ни о последствиях.

— Сама она во всём виновата! — заорал Василий, выступая в качестве адвоката младшего брата. — Она сама должна была предпринимать защитные меры. В конце концов предупреждать.

— Все вы одинаковые. Никакой ответственности не хотите брать на себя.

Наталья махнула рукой и вышла из комнаты.