Смех стих сам собой. Напускную развязность Жоры смыл природный бздёж:
– Тима и Люсьен, схватите бомжа с доской в руках!
Мордовороты тщательно взяли Клюева под локти. Мафиози легко отнял доску и покровительственно обронил:
– Сейчас ты поедешь с нами, бомж. И я попрошу у Михал Михалыча разрешения самолично отрезать тебе одно половое яйцо. Потом перетрём, и отрежу ещё одно.
– Владелец сего предмета – есть Бог! Иконе надо быть в храме Творца, а не в грязных руках грязных мафиозо! – устами Нацика молвил господин Пафос. – Я ухожу, браты! В Давидову пустынь или просто шляться по свету, – бывший фашист вырвал у Фёдора его металлическую тросточку и пошел прочь. Зверь хотел помахать ему лапкой на прощание, но почему-то завыл.
Семь человек стали реагировать на уход Нацика. Когда реагировать надоело, то Тома ободряюще потрепала Зверя по шёрстке и тот порвал сначала брюки на Жориной заднице, а чуть после и саму задницу.
– Отлепите сукиного сына! – заверещал бандюг, делая пируэты всеми конечностями.
Зверь обиделся на сукиного сына, хотя (надо признать) в словах Жоры была изрядная доля правдивого смысла. Он глубже впился в филейную часть, из-под собачьих клыков сочилась густая темная кровь.
Тима и Люсьен оставили Клюева в покое, и простерли лопаты-руки к Зверю. Каждый из мордоворотов дернул собачье тело к себе. В итоге дворнягу от зада отлепили, при этом порвав напололам. Звериные останки разлетелись по сторонам.
– Я не терплю насилие, но иногда оно необходимо, – Профессор опустил на близстоящего Жору библейский булыжник, и тот упал навзничь с разбитой башкой, не выпуская из рук древнюю доску.
Тома заплакала по Зверю. Громко и навзрыд.
Фёдор ушёл вслед за Нациком. Либо хотел уговорить его вернуться, либо возжелал попроситься в странствие.
Немедленно что-то ярко клацнуло.
– Слыхал? – спросил Тима, нюхая разлитую в воздухе опасность.
– Чё, слыхал? – Люсьен повел бесчувственным носом.
– Щёлкнул затвор, – Тима нервно дернул окровавленными пальцами.
– Какой затвор? – открыл глаза Жора. Кованый приклад сломал ему кадык, а затем прогремела автоматная очередь.
Мордовороты упали на землю. Два горла были ровненько разрезаны пулями.
– Затвор от армейского автомата, – снисходительно подвел ответ-черту Клюев.
Тома неприязненно глянула на дезертира, и отошла искать останки Зверя.
Профессор деловито стал шарить по карманам трупов, в поисках чего-поживиться.
Вернулся Фёдор и настырно попросил:
– Валера, можешь мне отдать свой армейский автомат?
– Могу, – согласился Клюев, отдавая «боевое железо». – Патроны кончились.
Алчность Фёдора была удовлетворена. Он перехватил оружие, гордо приосанился.
Клюев вырвал икону из рук покойника, сдул с неё помоечный срам. И вновь сунул в вещмешок.
Возле торгового прилавка бесцеремонно сидела старушка и вязала носок. В церковь проник Клюев.
– Здравствуйте, бабка. Поп здесь?
– Я – бабушка Варвара, сопляк.
– Послушайте, бестолочь. Меня не интересует ваше имя, а интересует, где поп.
Старушка отложила спицы и встала. Спросила с любопытством:
– Зачем молодому отроку наш батюшка?
– Пожертвование, – Клюев погладил икону под правой мышкой.
Варвара оценила жест доброй воли:
– Окей, отец Серафим здесь. Только он занят.
Клюев переложил икону под левую мышку и почуял, как дерево наливается живительным теплом.
– Чем же он занят?
– Отец Серафим только что свершил Таинство Крещения, и сейчас на покое! Питает плоть духовной пищей! – добавила Варвара с целью принизить сопляка с иконой. – В алтаре!
Клюев без дальнейших разговоров пошел в алтарь.
– Куда!? – совсем не значимо заорала Варвара. Она прытко протянула заграбастую руку. – Кудааа?..
Рука цели не достигла, и схватила колебания воздуха. А в храме нарисовались мужчина и женщина, с робкими лицами. Клюев решительно шёл к алтарю. Варвара грубо смотрела вслед.
– Простите, – тихо вопросила парочка.
Старуха отвлеклась от солдатика и переключила внимание на новых гостей.
– Я вызываю полицию! – крикнула Варвара в лицо женщине.
Та боязливо вздрогнула и попятилась.
– Твоё счастье, что Амбарыч в город уехал! – рыкнула Варвара в лицо мужчине.
Тот боязливо вздрогнул и попятился.
Клюев смело вошёл в алтарь, подал икону полуголому священнику, и удалился через «чёрный ход».
Бабка Варвара проводила грубым взглядом робкую парочку, что торопливо сливалась в сторону входной двери. Протянула твердую руку к городскому телефону. Но случилось конкретное «Но»!
На месте телефона сидел Солнечный Кот, умеющий разговаривать по-русски:
– Варвара, не звони в полицию! Она здесь будет, но позже! Елико время не пришло!
– А, твою мать!?
– Верь мне! – Кот ухмыльнулся.
Раздался грохот тела о пол. Обморок – обычное дело при таких обстоятельствах.
На Главной Столичной Помойке не было ничего необычного. И обычного тоже не было. А гуляла смерть. Ну, такая… смерть – с косой.
Прямо на палящем солнце лежали трупы Жоры, Тимы и Люсьена. Без одежды, благо трупы не потеют. И не мёрзнут тоже, кстати.