Тринадцатая реальность (СИ)

В последние десять лет перед смертью я редко спал ночью больше пяти часов и не испытывал потребности спать дольше, но сон нужен не душе, а телу, а это тело не выспалось и утром зевало так, что была опасность вывихнуть челюсть. Холодная вода помогла, но спать все равно хотелось. Отец мне все рассказал за полчаса, спросив перед рассказом, не хочу ли я что‑то записать. Я отказался и не стал делать записи. Все нужные факты прочно улеглись в молодую голову, и в дальнейшем ничего не забылось. Мы быстро позавтракали, и я убежал в редакцию раньше, чем отец ушел на службу. Работа в ней начиналась с девяти, а идти нужно было только четыре квартала, поэтому можно было не торопиться, но мне не терпелось увидеть Веру и приступить к работе над статьей, и трудно было сказать, какое из этих желаний сильнее. Когда я вошел в вестибюль, меня поприветствовал наш вахтер.

— Здравия желаю, ваше сиятельство! Что‑то вы сегодня рано.

— Дела, Спиридон Трофимович, — откликнулся я. — Не скажете, Воденикова не появлялась?

— Вера Николаевна должна быть наверху, — ответил он мне в спину.

Взлетев по ступенькам лестницы на второй этаж, я пробежался к большой комнате, в которой основной состав редакции собирался утром на что‑то вроде планерки. Вера всегда приходила раньше, чтобы открыть окна и хоть немного проветрить помещение от табачной вони. До сигарет с фильтром здесь еще не додумались, но самых разных папирос хватало, и в редакции курили почти все мужчины. Летом еще можно было проветривать, но я не представлял, как здесь можно дышать зимой. Я терпеть не мог табачного дыма и не собирался этого делать. Пока поработаю, а дальше будет видно. Если к зиме не выделят своей комнаты, уволюсь. Распахнув дверь и увидев, что Вера одна, я схватил ее в охапку и принялся целовать.

— Ну что ты делаешь! — задыхаясь, сказала она, улучив момент, когда я от ее губ перешел к шее. — Прекрати немедленно! Алексей, сейчас все начнут собираться, а я красная, как морковка! Пожалуйста, меня уже ноги не держат! Можно подумать, что мы с тобой год не виделись!

— Никаких отсрочек! — решил я. — Надо быть дураком, чтобы откладывать счастье! Тебя сегодня приглашают к нам на ужин, так что готовься знакомиться с моей семьей, а потом в нее войти. Считай, что я тебе сделал предложение! Ты ведь согласишься или мне прямо сейчас выброситься из окна?

— Конечно, соглашусь! — сказала она, обвив мою шею руками. — Только нужно будет подождать с детьми. Я хочу хоть немного поработать в редакции.

В коридоре раздался шум шагов, и мы разорвали объятия. Открылась дверь, и в комнату вошли двое. Первым, дымя папиросой, шел товарищ редактора Николай Селезнев, за ним с папкой в руках следовал наш спецкор Владимир Мельников.

— Уже здесь? — спросил меня Селезнев. — Завидую я вам, князь! Эх, не был бы я женат! Вера, ты уже достаточно проветрила, закрывай окна.

— Бросали бы вы курить, Николай Васильевич, — посоветовал я ему. — Помрете раньше времени, что в этом хорошего? Коллектив это как‑нибудь переживет, кое‑кто даже обрадуется: все‑таки продвижение по службе. А вот вашей семье будет не до радости, да и не ждет вас на том свете ничего хорошего.

Он от удивления приоткрыл рот, из‑за чего папироса упала на пол, и я ее тут же погасил ногой. Объяснений между нами не получилось, потому что в открытую дверь вошли сразу четверо работников редакции во главе с самим редактором — Александром Меркушевым.

— Так, все на месте, — сказал он, увидел меня и добавил: — Есть даже лишние. Давайте начинать.

— Уже ухожу, — сказал я ему. — Здравствуйте, господа!

Выслушав ответные приветствия, я вышел из этой комнаты и ушел в корректорскую, в которой находился мой стол стажера. Там я взял пачку бумаги и вечное перо и углубился в работу.

— Что пишете, князь? — оторвал меня от статьи наш корректор — Семен Мясников. — Не любовные письма?

— А для чего мне их писать, Семен Егорович, если любовь под боком? — пошутил я. — Это я пробую написать мировой шедевр и опубликовать его в нашей газете. Что‑нибудь такое, чтобы всех перекорежило.

— Лишь бы не от смеха, — сказал он. — Мы фельетонов не печатаем, это вам нужно отправлять его в «Весельчак» или в журнал «Смех и сатира». Эти напечатают.

Дверь открылась, и в маленькое помещение корректорской вошла Вера. Сразу сильно запахло табаком и ее духами.

— Что принюхиваешься? — сердито сказала она. — На середине совещания все стали так дымить, что я едва досидела до конца! Пришлось брызгать духами, а сволочная пробка выпала, и я вылила на себя половину флакона! Если не получится отмыть, я к вам сегодня не приеду! Точно обзовут не знающей меры купчихой!

— Сколько раз я вам говорил, Верочка, что здесь не место для девушки? — сказал ей Мясников. — Вы здесь никого не переделаете: или начнете курить сами, или сбежите.

— Чем это ты занят? — спросила она, отмахнувшись от корректора.

— Есть мысль написать статью, используя родственные связи, — улыбнулся я. — Уже половину нацарапал и, если ничем не загрузят, скоро закончу. О чем, пока не спрашивай — это секрет. Надо же начинать делать себе имя.