Тринадцатая ночь

— Ведь починить — это только подлатать, — процитировала Оливия. — Целомудрие можно только подлатать грехом, а грех — целомудрием[29].

Я поклонился ей.

— Я потрясен и польщен, графиня, что вы запомнили мои слова.

— Вы были огромным утешением для меня после смерти брата, — сказала она. — Я ничего не забыла. Итак, Фесте, расскажите же нам, зачем вы вернулись?

— Разве вы не посылали за мной, сударыня?

— Нет.

— А как насчет остальных? — спросил я.

Раздался гул отрицаний.

— Однако чей-то посланец прибыл за мной. Господа и дамы, чтобы дать вам достойный отчет, мне придется приобщить вас к некоторым секретам моего ремесла. Вам предстоит услышать своеобразную исповедь или даже проповедь, если не возражаете. Ибо хотя пословица гласит, что король и шут являются лишь жизненными статусами, для которых мы рождены судьбой, на шутов она практически не распространяется. Я овладел ремеслом, почерпнув знания в гильдии, основанной для поддержания высоких правил низкой жизни. Если вы изучаете семь свободных искусств, мы изучаем семь шутовских, и каковы же они, синьор Бобо?

— Жонглирование, акробатика, языкознание, музыка, фокусы, остроумие и поэтические импровизации.

— Браво, синьор. Совсем недавно, пребывая в Доме гильдии, я вдруг получил послание. Орсино умер, случайно упав со скалы. Теперь, когда я вернулся к моему истинному обличию, позвольте мне, государь, еще раз высказать вам мои искренние соболезнования. Много лет назад я знал и любил вашего отца.

— Спасибо, Фесте. Я счастлив, что наконец познакомился с вами.

— Государь, я предупреждал вас, что сегодня могу принести вам и печальные известия. И нет на свете изящных изречений, мастерства или уловок, которые могли бы приукрасить их. Но к парадоксам моей профессии относится то, что когда я скрываюсь под этой маской и шутовским костюмом, то превращаюсь в живую маску, и она дает мне право свободно делать то, чего никто больше не может: говорить правду.

— Какую печальную правду вы хотите открыть мне, любезный шут?

— Знайте же, что вашего отца убили.

Мальчик побледнел, а из зала донеслись горестные и испуганные возгласы.

— Как же так? — прошептал Марк. — Ведь он упал со скалы.

— Он умер до того, как упал, государь. Я взял на себя смелость осмотреть его тело с согласия вашей матушки. Его затылок был проломлен тупым предметом. Однако он упал на камни лицом вниз. Его убили, Марк.

— Это правда, государь, — сказала Виола, положив руку на плечо сына.

Он отбросил ее, подавляя подступающие слезы.

— Капитан, вы осматривали тело. Вы согласны с моим заключением?

— Если его затылок проломлен, — задумчиво сказал Перун, — то да. Я согласен.

— Но кто это сделал? — крикнул сэр Эндрю. — И какой смысл был в том… — Он вдруг испуганно остановился. — Мальволио? — прошептал он.

— Именно так я и подумал, — признал я. — Когда-то давно он поклялся отомстить нам, и вот настал его час выполнить клятву. Поэтому я и прибыл сюда. По решению моих собратьев в гильдии я отправился сюда под видом торговца в сопровождении моего брата шута. Таким образом, я мог бы спокойно расследовать преступление, а он отвлекал бы на себя внимание незримого врага. Но наш план оказался неудачным. Пока я обследовал скалу, с которой упал Орсино, на мою жизнь было совершено покушение. Стреляли из арбалета.

В зале произошел очередной приглушенный обмен мнениями, а Перун решительно взглянул на меня.

— Почему же вы не доложили мне, шут? — спросил он.

— Потому что вы были под подозрением, — ответил я.

Он спокойно поразмыслил над моими словами.

— Да, я понимаю вашу точку зрения, — признал капитан. — И вы пока остались при своем мнении относительно меня?

— Да. Так же, как, впрочем, и относительно вас, — сказал я, поворачиваясь к епископу. — А также вас.

Теперь взгляд мой устремился на Исаака.

— Возмутительно, — прошипел епископ.

Исаак усмехнулся.

— Я не обижаюсь, — сказал он. — В чем только меня не подозревали! Удалось ли вам разглядеть вашего противника?

— Нет, но я слышал его. Это был голос Мальволио. А Бобо, приглядывавший за мной, заметил человека в монашеской рясе с лицом, скрытым под капюшоном, но с узнаваемой бородкой Мальволио.

— Значит, Мальволио ударил его, — заключил Перун.

— В этом-то меня и пытались убедить, — заметил я. — Но на следующий вечер за партией в шахматы Бобо подсказал мне, что в данном случае есть определенные странности. Невероятно, чтобы спустя пятнадцать лет Мальволио щеголял все с той же черной бородкой клинышком. Бобо предположил, что покушение устроили лишь для того, чтобы мы увидели Мальволио и, оставшись в живых, рассказали о нем, убедив всех в его появлении.

— Неужели вы думаете, что это был не он? — удивилась Виола. — Вы же слышали его голос.

— Сударыня, я могу в точности воспроизвести голос любого из присутствующих в этом зале. А изобразить голос Мальволио смог бы практически каждый в этом городе.

Она посмотрела на меня долгим требовательным взглядом и сказала:

— Вы говорили, что Мальволио убил моего мужа.

— Так ты уже знала? — встрял Себастьян. — Давно ли ты встретилась с этим клоуном?