Тринадцать лет пути

Жало не понял, протянул руку. Павлыш отстегнул фонарь. Когти твёрдо сомкнулись вокруг трубки, Жало нажал кнопку. Свет фонаря днём был слаб, и Жало направил его в глубь пещеры.

— Хороший свет, — сказал он. — Я пошёл. Люди Немого Урагана начнут пир без меня. Это плохо.

— Это и в самом деле плохо, — согласился Павлыш. — Они всё съедят.

— Нет, всё не съедят, — серьёзно ответил Жало. — Я великий охотник и великий воин. Мне оставят пищу.

— Ладно, иди, нахал. Смотри, чтобы Речка лежала, и пусть старуха даёт ей травы.

— Я знаю, — сказал Жало.

И ушёл. Повернулся и ушёл. В долине ещё не научились прощаться. Кроме того, Жало, хоть и считал себя великим охотником, не был уверен, что ему оставят мяса.

У реки Павлыш задержался. Вода спала, но река всё ещё была мутной, бурной, быстрой. Придётся забираться под воду, и может снести. Павлыш проверил, хорошо ли приторочены камеры.

— Вы ушли, когда меня не было, — прозвучали слова юноши.

Юноша подошёл беззвучно, как и подобает духам.

— Я бежал за вами от самого храма, Павлыш. На это уходит много энергии.

— Мы с вами обо всём поговорили.

— Да. Почти обо всём. Я хотел задать ещё один вопрос.

— Какой?

— Вы включали второй экран?

— Да.

— И видели, как дикари подбирались к долине?

— Вы сами предостерегали меня от вмешательства в жизнь планеты.

— Но не будь вас, Жало никогда бы не добрался до племени Немого Урагана.

— Оставайтесь при своём мнении, — ответил Павлыш, делая шаг вперёд. Вода вздыбилась, обтекая башмак. — Я могу дать слово, что не случись истории с Жало сегодня — через месяц, через год всё равно бы что-нибудь случилось. Так всегда бывает, когда ставят эксперимент над разумными существами, основываясь лишь на их инстинктах и не желая увидеть остального. Вы хотели превратить неразумных существ в разумных и потому отказали им в праве на разум. Я, честно говоря, доволен, что так вышло. У меня с самого начала сложилось о Жало и Речке особое мнение. И, чтобы убедить в этом вас, потребовались драматические события.

— Кое в чём вы правы, — признался юноша, догоняя Павлыша и шагая по воде, чуть касаясь её ступнями. — Ошибки бывают в любом деле.

— Если выберете нового вождя, не останавливайте свой выбор на Жало. Он склонен к хвастовству.

— Я думал об этом.

— А хвастовство — типично человеческое качество.

— Прощайте, — сказал юноша. — Лучше было бы, если бы вы не пришли сюда.

— Прощайте, — ответил Павлыш. — Я не жалею, что пришёл. По крайней мере теперь вам долину не закрыть снова. У людей будет много мяса, и мир их станет шире.

— Да, эксперимент придётся модифицировать. Но мы его не прекратим. Слишком много вложено сил.

— Я и не сомневался, — произнёс Павлыш.

Вода уже добралась до пояса, пошатывала его, влекла в глубину, и бредущий по воде юноша говорил сверху, почти с неба.

Павлыш шагнул вперёд и ушёл в воду по грудь, потом с головой.

Когда он выбрался на другой берег, юноши уже не было.

САДОВНИК В ССЫЛКЕ

Павлыш застрял на Дене и сам был в этом виноват. Когда ему сказали, что мест нет и не будет, он ещё успел бы сбегать в диспетчерскую, но рядом с ним стояла пожилая женщина, которой было очень нужно успеть на Фобос до отлёта Экспедиции, и Павлышу стало неловко при мысли, что, если он раздобудет себе место, женщина, оставшаяся в космопорту, увидит, как он едет к кораблю.

Вот он и ушёл в буфет, решив, что десять часов до отлёта грузового к Земле-14 он проведёт за неспешным чтением, хотя куда лучше было бы провести за неспешным чтением эти часы в каюте корабля.

Через полчаса космодром опустел. Он вообще на Дене невелик. Планетка эта деловая, для собственного удовольствия никто здесь жить не будет: что за радость гулять вечерами в скафандре высокой защиты? Правда, притяжение здесь 0,3, и потому движения у всех размеренные и широкие.

Марианна — Павлыш уже успел познакомиться с ней и узнать, что геологи дежурят в баре по дню в месяц, — занималась своим делом — прижимала к губам диктофон и бормотала что-то об интрузиях и пегматите. Грустный механик сосал лимонад за столиком и с отвращением поглядывал на консервированные сосиски; парочка, сидевшая к Павлышу спинами, переживала какое-то тяжёлое объяснение, и Павлыш подумал, что буфет космодрома — самое уединённое место на всей планетке, где каждый её обитатель знает всех остальных в лицо.

…Человек влетел в буфет, словно прыгнул в длину. Сначала показались башмаки, измазанные землёй, хотя никакой земли на Дене нет, потом башмаки втащили за собой прогнувшееся в спине нескладное худое тело. Человек не смог остановиться и пронёсся, если это кошмарное движение можно так определить, до самой стойки. Закачались от движения воздуха шторы с неизбежными берёзками, за которыми не было окон. Зазвенели бокалы на полке. Барменша уронила диктофон, и тот, переключившись на воспроизведение, забормотал её голосом об интрузиях и пегматитах. Замолкли влюблённые. Механик схватил и приподнял тарелку с консервированными сосисками.

— Я этого не потерплю! — воскликнул человек, врезаясь в стойку. Голос у него был дребезжащий и резкий. — Они не привезли удобрений!