Тринадцать часов

— Расскажите, пожалуйста, о том, что случилось вчера, — начал Гриссел, садясь во главе овального стола, лицом к двери. Здоровяк уже сидел напротив, облокотившись о столешницу и беспрестанно теребя рукой кончики вислых светлых усов.

— Это не я, — буркнул он, не глядя на Гриссела.

— Мистер Гейсер, давайте начнем с начала. Мне известно о вчерашнем инциденте…

— Как бы вы поступили на моем месте, если бы сын Сатаны спутался с вашей женой? Что бы вы сделали?

— Мистер Гейсер, как вы узнали, что Адам Барнард и ваша жена…

— Все мы грешники. Но он не раскаивался. Никогда! И не прекращал грешить. Поклонялся кумирам. Мамоне. Предавался распутству! — Гейсер мрачно покосился на Гриссела и добавил: — Он верил в эволюцию!

— Мистер Гейсер!

— Он сын Сатаны. Сегодня он горит в аду…

— Мистер Гейсер, как вы узнали о том, что произошло? — Гриссел чувствовал, что его терпение на исходе.

Гейсер передернул плечами, словно придавая себе сил.

— Вчера, когда она вернулась… она плохо выглядела, и я спросил, что случилось… — Гейсер положил лоб на руки и посмотрел на столешницу. — Сначала она ответила: «Ничего». Но я-то ее знаю… Я снова спросил: «Крошка, что с тобой случилось?» Она села на диван и все время отводила глаза. Тогда-то я и понял: произошло что-то очень плохое… — Гейсер замолчал. Очевидно, ему очень не хотелось заново переживать то, что было.

— В какое время она вернулась?

— В три… примерно.

— Что было потом?

— Потом я сел рядом и взял ее за руки. И она разрыдалась. А потом сказала: «Медвежонок… давай помолимся!» Она крепко схватила меня за руки, помолилась и сказала: «Боже, прости меня, ибо Сатана… — Гейсер сжимал и разжимал кулаки; лицо его кривилось. — Ибо Сатана сегодня вошел в мою жизнь». Тогда я снова спросил: «Крошка, что случилось?» — но она сидела с закрытыми глазами… — Здоровяк закрыл лицо руками.

— Мистер Гейсер, я понимаю, как вам сейчас тяжело.

Гейсер покачал головой, не поднимая глаз.

— Моя Мелинда… — Голос у него пресекся. — Моя крошка…

Гриссел молчал.

— Она попросила Господа простить ее, ибо она слаба. Я спросил, не украла ли она чего-нибудь, а она ответила: конечно нет. И все повторяла: Евангелие от Иоанна, глава первая, стих восьмой. Наконец я не выдержал и спросил, что же она сделала. Тогда она открыла глаза и ответила, что согрешила в кабинете Адама Барнарда, потому что оказалась не такой сильной, как я думаю. Ей не удалось победить дьявола. Я спросил, что за грех она совершила, и она ответила: «Плотский грех, медвежонок, смертный грех прелюбодейства…» — У Гейсера сорвался голос, и он замолчал, закрыв лицо обеими руками. Бенни Гриссел с трудом удерживался, чтобы не вскочить и не хлопнуть здоровяка по плечу, чтобы утешить его, привести в чувство. Сам он с двадцати пяти лет привык к скептицизму и отказывался верить чему-либо без доказательств. Когда над головой человека занесен карающий меч правосудия, человек способен на все — на душераздирающие истории, на слезные отповеди, на благородное негодование по поводу ложного обвинения, на решительный протест, на глубокое раскаяние или приступ жалости к себе. Представители рода человеческого способны лгать на удивление искусно. Иногда им удается обманывать даже самих себя, и они совершенно искренне убеждены в своей мнимой невиновности.

Поэтому Гриссел не встал со своего места и не ринулся утешать Гейсера. Он сидел и терпеливо ждал, пока здоровяк перестанет плакать.

Галя Федорова нажала кнопку, и на неоновой вывеске под крышей заплясали лампочки. От их мерцания зал клуба сразу погрузился в сумерки.

— Можете подождать здесь, — сказала она Вуси, показывая на стол и стулья вокруг танцплощадки. — Выпить хотите?

— А чай у вас есть?

Управляющая улыбнулась:

— Я прикажу, чтобы вам заварили.

И ушла.

Вуси прошелся между столиками. С ночи их еще не расставляли.

Он снял стулья с одного стола и сел. Выложил перед собой блокнот, ручку, мобильник. Огляделся по сторонам. Справа вдоль стены длинная барная стойка, обшитая толстыми брусьями. Стены разрисованы парусниками и сценами кораблекрушений. Между кораблями — неоновые черепа с костями. Слева, у служебного входа, стоят вертушки и электронное оборудование, а в центре разместился танцпол. Наверху подготовлены места для диджеев. Вверху, под потолком, висят стробоскопы и прожекторы. Сейчас все светодинамические установки выключены. На всех четырех стенах огромные динамики.

Вуси попытался представить, как же здесь все было вчера ночью. Сотни людей, громкая музыка, извивающиеся в танце тела, мерцающий свет. А сейчас здесь тихо, пусто и… как-то не по себе.

Страшно ему в этом ночном клубе.

Как и в этом большом городе. Все дело в людях, подумал Вуси. Раньше он служил в Кайелитше — жутковатом пригороде, где убийство и насилие считаются обычным делом, где стоят лачуги из картона, где царит ужасающая бедность и где люди изо дня в день борются за выживание. Но обитатели Кайелитши встречали его с радостью. Он олицетворял собой закон и порядок. Он сам вышел из народа, и простые люди относились к нему с уважением и охотно шли ему навстречу.