Трильби

К тому же, что мне до его снисхождения? Мне это безразлично. Священники занимают меня столь же мало, как и его — художники.

Но что подумает он о человеке, который говорит: «Послушайте, бог, в которого вы верите, не мой бог и никогда им не будет, но я люблю вашу дочь, она любит меня, и лишь один я могу сделать ее счастливой!»

Он не святой пророк, он сам из плоти и крови, хоть и священник, и любит свою дочь не меньше, чем Шейлок любил свою.

Скажи мне, Трэй, ты ведь живешь в их семье, — кто может предугадать мысли обыкновенного, заурядного священника, который столкнулся с такой проблемой?

Может ли он, смеет ли так же просто и прямо подходить к вопросу, как и все остальные люди, если он отгородился от жизни всякого рода предрассудками?

Ведь, несмотря на свою профессию священнослужителя, он так же хитер, тщеславен, своекорыстен, честолюбив, лицемерен, как я или ты, Трэй, — и не меньше нашего печется о земных благах.

Он считается джентльменом, — это одно из преимуществ его профессии, — а возможно, мы с тобой не являемся таковыми, ибо ведем себя иначе, чем он и его присные. Может быть, он священником для того и стал, чтобы считаться джентльменом. Это, пожалуй, такой же путь, как и всякий иной к этому званию; во всяком случае, гораздо безопаснее, дешевле и ничем не хуже, чем, например, взять патент на чин офицера, путь, доступный сыновьям самых преуспевающих мясников, булочников и торговцев подсвечниками.

Еще в детстве он связал себя накрепко с определенными верованиями. Ему платят за то, что он привержен к ним, проповедует и проводит их в жизнь и везде и всегда, при всех обстоятельствах, не отступает от них перед лицом окружающих — он не отступится от них даже для самых близких и дорогих, даже для жены, разделяющей с ним ложе.

Эти верования — его хлеб насущный, человеку не приходится ссориться с тем, что его кормит. Но священник обязан ссориться с тем, кто не разделяет тех верований, которые он проповедует.

Однако вполне естественно, что несколько лет размышлений, чтение книг и жизненный опыт могут пошатнуть его веру (как если бы он был не священник, а… скажем, лудильщик, портной, солдат, матрос, аптекарь, пахарь, рядовой человек) и открыть ему глаза на некоторые стороны религии, подчас наивные и очень жестокие, а иногда совершенно безнравственные.

Скверно и в высшей степени безнравственно верить, или притворяться верующим, или заставлять верить других в то, что невидимая нам, необозримая и невообразимая Необъятность, частью и созданием которой являемся мы, этот источник вечной, несокрушимой и беспредельной жизни, создан каким-то злым, прославляемым и требующим прославления великаном-людоедом в человеческом обличии, наделенным человеческими страстями и бесчеловечной ненавистью, который внезапно — из прихоти — в один прекрасный день вылепил нас из ничего, и так плохо, что мы на следующий же день стали разваливаться, а он тут же бросил нас на произвол судьбы и проклял от рождения до скончания веков! Ха-ха! И предоставил нам самим выпутываться из этого скверного положения, пальцем не пошевельнув, чтобы нам помочь!

Милосердный отец, как же! О, по сравнению с ним Князь Тьмы был просто ангелом (и притом джентльменом).

Подумай только, Трэй, на всем следы его пальцев, его незримое око и ухо у каждой замочной скважины, даже у двери кладовой! А все для того, чтобы подсмотреть, и подслушать, и выяснить, достаточно ли громки наши восхваления, достаточно ли низко мы стелемся и достаточно ли жестоко морим себя постом во имя его, мы, бедные, покинутые богом червяки!

А если мы капризны и непослушны, нас ждут вечные муки, такие злодейские пытки, которым мы сами ни на минуту не подвергли бы самого закоренелого преступника!

Но если мы послушны и выполняем все, что от нас требуется, нам уготовано вечное блаженство — такое праздное, бездарное и скучное, что мы не выдержали бы и недели, если бы не мысль о перспективе еще более ужасной, той, которой подвергся бедняга грешник — наш ближний, поджариваемый на вечном огне и с воем вымаливающий каплю воды, которую он все равно не получит.

Вечные муки или вечное бесславное прозябание — середины нет!

Не правда ли, нелепо и грустно? При мысли об этом невольно хихикаешь сквозь слезы. И не смертный ли это грех и стыд верить в такие вещи, обучать им, проповедовать их и получать за это деньги! Хорошенькое наследство получаем мы из рода в род!