Трильби

Ибо Таффи стала надоедать «наша отвратительно худосочная эпоха», как он с грустью отзывался о ней (согласно выражению из не совсем понятной, но очень красивой поэмы «Фаустина», которую только что напечатали в журнале «Спектейтор» и которую наши три энтузиаста успели выучить наизусть), и он начал увлекаться темной стариной, царственной, разбойничьей, угасшей, позабытой, изнывая от желания изображать ее на холсте такой, какой она была в действительности.

— Да, французские имена звучат лучше; во Франции знали толк в этом деле, особенно в двенадцатом веке и даже в тринадцатом, — сказал Лэрд. — Все же Говард Норфолькский — это не так уж плохо на крайний случай, — продолжал он, подмигивая Билли. И они решили занести свои визитные карточки Зузу и, если он еще не стал герцогом, пригласить его отобедать с ними, так же как и Додора, если они его разыщут.

Затем они прошли вдоль по набережной к улице Сены и хорошо памятными им переулочками добрались до своей старой мастерской на площади св. Анатоля, покровителя искусств.

Здесь они застали большие перемены: ряд новых домов на северной стороне и новый бульвар, пересекающий площадь, по проекту известного барона Оссмана. Но старый дом, где когда-то была их милая обитель, уцелел. Взглянув вверх, они увидели огромное окно мастерской — мутное, тусклое, такое грязное, что оно казалось бы слепым окном, если б не белевшее на нем объявление на картоне: «Сдается мастерская и спальная комната».

Через маленькую дверь привратницкой они вошли во двор и увидели мадам Винар, стоящую на пороге своего жилья; подбоченившись, она командовала мужем: он пилил, как и всегда в это время года, большие чурбаны на дрова, а она убеждала его в том, что он самый бестолковый и бесполезный из всех чурбанов на белом свете.

Мельком взглянув в их сторону, она вдруг всплеснула руками и бросилась к ним с криком: «Ах, боже мой, трое англиш!»

Сетовать на то, что мадам и месье Винар встретили их недостаточно тепло, не приходилось.

— Ах, как я вам рада! Как вы прекрасно выглядите! И месье Билли! Да он вырос! — и т. д. и т. д. — Прежде всего все вы должны прочистить горло — живо, Винар! Наливку из черной смородины, ту, что Дюрьен прислал нам на прошлой неделе!

Их приветствовали, как блудных сынов, и повели в привратницкую, где, вместо упитанного тельца, угостили наливкой. Их появление выросло в событие, волнение охватило весь квартал.

Трое «англишей» вернулись через целых пять лет!

Мадам Винар рассказала им все новости: о Бушарди, Папеларе, Жюле Гино, который работал теперь в военном министерстве, о Баризеле, распростившемся с искусством и ставшем компаньоном в деле отца (зонтики), о Дюрьене, который шесть месяцев назад женился, снял превосходную мастерскую на улице Тэтбу и ныне прямо загребает деньги лопатой! Не забыла сообщить и свои домашние новости: Аглая просватана за сына торговца углем на углу улицы Каникюль, «превосходный брак, очень солидный»; Ниниш занимается в консерватории и награждена серебряной медалью; Исидор, увы! совсем сбился с пути: «Погубили его женщины! Такой красавец, представьте себе! Не принесло это ему счастья, вот что!» И все же она гордилась им и говорила, что его отец никогда не был таким молодцом!

— В восемнадцать лет, подумайте только!

А добрый месье Каррель, он умер, вы знаете! А, вы уже об этом слышали? Да, он умер в Дьеппе, на своей родине, зимой, от последствий несварения, что поделаешь! Он всегда страдал желудком. Какие блестящие похороны, господа! Пять тысяч человек, несмотря на проливной дождь! Ливмя лило! Сам мэр с помощником шли за катафалком, и жандармерия, и таможенники, и десятый батальон пеших егерей с музыкой, и все саперы и пожарники в полной форме, в красивых медных касках! Весь город провожал его, некому было даже поглазеть со стороны на похоронную процессию! Чудесно! Боже мой, как это было чудесно! Сколько я плакала, глядя на все это! Не так ли, Винар?

— Черт возьми, моя козочка! Еще бы! Будто хоронили самого мэра!

— Ну, это уж слишком, Винар! Не собираешься ли ты сравнивать мэра города Дьеппа с художником, вроде месье Карреля?

— Конечно, нет, моя козочка! Но все же месье Каррель был, по-своему, большим человеком. Кроме того, ни я, ни ты не были на похоронах, если уж на то пошло!

— Боже мой, ну что за идиот этот Винар — хоть святых выноси! Ну да! Небось ты и сам мог бы стать мэром, как же! Такой болван, как ты!

Тут между супругами завязалась оживленная дискуссия по поводу достоинств мэра, с одной стороны, и знаменитого художника, почетного члена академии, с другой. Три англичанина на время были забыты. Когда мадам Винар наголову разбила своего мужа, что заняло не очень много времени, она снова обратилась к друзьям и сообщила, что открыла лавку подержанных вещей: «Вы ее сами увидите!»

Да, мастерская уже три месяца, как сдается. Не хотят ли они взглянуть на нее? Вот ключи. Они, конечно, предпочтут пойти туда одни, без провожатых: «Я понимаю. Там вас ждет сюрприз». А потом они должны обязательно вернуться, выпить стаканчик и посмотреть ее лавку.