Триединый

– У него хоть права есть? – прохрипел я.

Мажор вскинулся, но юрист его опередил:

– Разумеется. Все произошло случайно, и он очень сожалеет. Мы приехали, потому что он сильно беспокоился о вашем состоянии и хотел принести извинения.

Очень беспокоился, раз тянул… сколько? Три или четыре дня?

В возникшей паузе юрист посмотрел на мажора. Тот, сунув руки в карманы и глядя в окно, нехотя выдавил:

– Извините.

Юрист удовлетворенно кивнул и начал что-то говорить о компенсации и об отказе от иска.

– Нет, – перебил его я.

– Простите?

– Никаких сделок, – говорить было тяжело, но меня поддерживало возмущение. – На хрен ваши компенсации. Пусть этого утырка сажают. Или что там положено за такое?

Мажор впервые посмотрел прямо на меня. На его гнусной физиономии застыла презрительная насмешка:

– Ты реально думаешь, что мне что-то будет?! Ты знаешь, кто мой оте…

– Вижу, что вы еще не вполне пришли в норму и не можете принимать решения, – перебил его юрист. – Думаю, мы продолжим разговор позднее.

Я хотел сказать, куда они могут идти со своими разговорами, но на это попросту не было сил. Чувствуя злость и физическую боль, я закрыл глаза, чтобы больше не видеть их.

* * *

Спустя день, ко мне пришла Олеся.

– Как ты? – участливо спросила она.

– Нормально, – поморщившись, соврал я.

– Слушай, – помолчав, начала Олеся, – я знаю, что тебе предложили отказ от иска в обмен на финансовую компенсацию. Прими профессиональный совет: соглашайся. Деньги тебе понадобятся: на обследование, реабилитацию. Быть может, на дополнительное лечение. Не упускай возможность.

– Олеся…

– Или ты думаешь, что сможешь получить больше через суд? Если так, забудь. Против тебя будут играть такие тяжеловесы, что у тебя нет шансов. Даже будь у тебя достаточно средств на хороших адвокатов, все равно бы проиграл. Поэтому принимай предложение, пока не поздно.

– Олеся, – хрипло прокаркал я, – откуда ты вообще об этом знаешь?

– Потому что сторона, против которой ты выступаешь, постоянный клиент нашей фирмы. Мы ведем это дело с первого дня.

– Я пока ни против кого не выступаю… Подожди, ты сказала – с первого дня? Ты раньше знала, что я лежу здесь поломанный, но приехала только сейчас?!

Она отвела взгляд.

– Мы расстались, не забывай. И юридически, мы посторонние люди…

– Юридически, шмуридически… – начал злиться я. – Только послушай, что ты говоришь. Мы же вроде как разошлись лишь временно? Да даже если бы насовсем, то чисто по-дружески… после всего, что было…

Я умолк, потому что мне стало больно. В этот раз, не физически.

Дверь открылась, в палату вошел знакомый юрист.

– Ну, как успехи? – бодро поинтересовался он. – Есть прогресс?

– Нет, – сухо ответила Олеся, вставая со стула. – Я предупреждала, что мы потеряем время.

– Вот как? – Он о чем-то призадумался, но вскоре так же уверенно улыбнулся: – Что ж, решим это дело иначе. Пойдем, Олеся.

– Выздоравливай, – не глядя на меня, сказала моя бывшая. – И все же подумай над моими словами.

Она двинулась к выходу. У двери юрист что-то тихо сказал ей и приобнял за талию. Я ожидал, что Олеся отстранится, сделает замечание. Но она наоборот прижалась к нему. И вот так они вышли.

У меня перехватило дыхание. Это что, сука, такое было?! Это так у нее нет времени на отношения? Или только на отношения со мной?!

В ярости я, позабыв обо всем, дернулся, словно пытаясь встать. И тут же взвыл от боли, разбудив соседа по палате.

Не знаю, что произошло, но боль была сильнее обычной и не утихла даже к вечеру. Я сообщил об этом заглянувшей в палату медсестре, та передала дежурному врачу. Тот разрешил инъекцию обезболивающего.

Укол приглушил боль. Но вскоре у меня начала жутко чесаться правая ладонь. Зуд был настолько сильным, что хотелось напрочь содрать кожу. Внезапно чесотка прошла. И тут же начала зудеть левая рука. Не обращая внимания на болевые ощущения, придавленные лекарством, я начал возить ладонью по гипсу на боку. Это совершенно не помогало.

Так же как и в случае с правой рукой, зуд резко исчез. Чтобы через минуту появиться в районе крестца. Туда я не мог добраться при всем желании. Я ворочался, ругался и звал сестру.

Крики разбудили теперь уже двух больных – после ухода Олеси в нашей палате объявилось пополнение. Дед со сломанной ногой что-то недовольно забубнил. А Егор, с которым мы делили палату раньше, послушав мои стенания, сполз с кровати, подхватил костыли и пошел за сестрой.

Мне же становилось хуже. Неистовый зуд пополз вдоль позвоночника к голове. Я вдруг понял, что происходит что-то совсем нехорошее и попытался крикнуть. С губ сорвался только сиплый хрип. В голове зашумело.

В палате зажегся свет, ко мне кинулись медсестра с доктором. Как сквозь одеяло, донесся тревожный голос врача:

– Анафилаксия! Срочно эпинефрин! Потом хлорид натрия и метилпреднизолон! И сообщите в реанимацию, что…

Мне вдруг стало до одури страшно. А потом свет исчез…

Глава 2

Меня разбудили яркие солнечные лучи, падавшие на опущенные веки. Я лежал, кожей ощущая приятное тепло. Потом медленно открыл глаза и заморгал.