Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

– Нет, – ответил Олаф, – у Мадам Лулу найдется для нас угощение.

Дети лежали не шевелясь и прислушивались к удалявшимся шагам Олафа с его труппой… Шаги становились все тише, тише, и когда они совсем стихли и лишь вечерний ветерок засвистел, залетая в дырки от пуль, дети наконец осмелились заговорить друг с другом.

– Что нам делать? – прошептала Вайолет, отпихивая бороду.

– Меррилл, – выпалила Солнышко. Подобно многим людям ее возраста, младшая из Бодлеров иногда употребляла слова, которые людям посторонним было трудно понять. Но ее старшие брат с сестрой сразу догадались, что она хочет сказать нечто вроде «Хорошо бы выбраться из багажника».

– И как можно скорее, – согласился Клаус. – Ведь мы не знаем, когда вернутся Олаф с труппой. Вайолет, не изобретешь ли что-нибудь, чтобы открыть багажник изнутри?

– Думаю, большого труда это не составит, тут столько всего напихано. – Вайолет протянула руку и стала ощупывать все вокруг, пока не нашарила механизм, запиравший багажник. – Я знакома с этим типом замков, – сказала она. – Чтобы открыть его, нужно сделать петлю из чего-то крепкого вроде шпагата. Поройся тут, Клаус, не найдется ли чего-нибудь такого.

– Что-то обмоталось у меня вокруг левой руки, – сказал, поворочавшись, Клаус. – Похоже на то, из чего был сделан олафовский тюрбан, когда Олаф изображал учителя Чингиза.

– Он слишком толстый, – возразила Вайолет, – а мне надо просунуть его внутрь замка.

– Семжа! – воскликнула Солнышко.

– Это шнурок на моем башмаке, Солнышко, – отозвался Клаус.

– Оставим его на крайний случай, – сказала Вайолет, – иначе, если придется бежать, ты будешь спотыкаться на каждом шагу. Погодите, кажется, я что-то нащупала под запасной покрышкой.

– Что это?

– Не знаю. Похоже на тонкий шнурок с чем-то круглым и плоским на конце.

– Бьюсь об заклад, это монокль, – обрадовался Клаус. – Помнишь, такая занятная штука, Олаф вставлял ее в глаз, когда притворялся аукционером.

– Наверно, ты прав. Вот и хорошо – монокль помог Олафу выполнить свой замысел, а теперь он поможет нам. Солнышко, я попробую открыть замок.

Солнышко, извиваясь, отползла подальше, и Вайолет, протянув руку поверх брата и сестры, просунула шнурок от монокля в замок. Все трое прислушивались, пока Вайолет водила своим изобретением туда-сюда внутри замка, и через несколько секунд услышали тихое «щелк!» – и крышка багажника с долгим «кряк!» отскочила. Внутрь ворвался прохладный воздух, но дети продолжали лежать не двигаясь – они опасались, как бы скрип открывающейся крышки не привлек внимания Олафа, однако тот со своими пособниками был, очевидно, уже далеко. Дети слышали лишь стрекотание вечерних сверчков и далекий собачий лай. Бодлеры переглянулись, щурясь в сумеречном свете, затем Вайолет и Клаус без дальнейших слов выбрались из багажника и вынули оттуда младшую сестру. Уже наступил вечер. Знаменитый закат в Пустошах подходил к концу, и все вокруг было окутано густо-синим светом, как будто Граф Олаф завез их в глубины океана. Они увидели на столбе поблизости вывеску с надписью «Карнавал Калигари»[25], выведенную старинным шрифтом, и с выцветшим изображением льва, преследующего испуганного мальчугана. За столбом стоял киоск с объявлением о продаже билетов и телефонная будка, поблескивающая в синем свете. Дальше возвышались громадные «американские горки» – то есть крутые и страшные сооружения, по которым вверх и вниз по рельсам на маленьких, прицепленных друг к другу тележках неизвестно зачем катаются люди. Даже в убывающем свете было видно, что на них давно никто не катался – и рельсы и тележки заросли плющом и прочими вьющимися растениями, отчего аттракцион казался врастающим в землю. По другую сторону «американских горок» стояли в ряд большие палатки, дрожавшие на вечернем ветру, точно медузы, а рядом с каждой палаткой стоял крытый фургон, то есть повозка, которая служит домом на колесах для тех, кто много путешествует. Стены фургонов и палаток были всячески разрисованы, но Бодлеры сразу догадались, какой фургон принадлежит Мадам Лулу, так как на нем красовалось изображение громадного глаза. В точности такого же, как на татуировке на олафовской левой щиколотке, которую Бодлеры повидали уже много раз за свою жизнь. Они содрогнулись при мысли о том, что этот глаз следит за ними даже в Пустошах.

– Так, – сказал Клаус, – из багажника мы выбрались, теперь надо выбираться из этих мест. Олаф с труппой могут вернуться в любой момент.

– Но куда мы пойдем? – в недоумении проговорила Вайолет. – Мы же в Пустошах. Сказал ведь помощник Олафа, что тут негде спрятаться.

– Значит, надо найти такое место, – возразил Клаус. – Там, где Олафа любят и принимают, бродить опасно.

– Глаз! – подтвердила Солнышко, показывая пальчиком на фургон Мадам Лулу.

– Но и плутать по всему краю опасно, – запротестовала Вайолет. – В прошлый раз мы вздумали скитаться в незнакомой местности, и сами знаете, что это плохо кончилось.

– А может, удастся позвонить в полицию из здешней телефонной будки? – предложил Клаус.