Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

– Наверное, он собирается найти своих брата и сестру, пока их не обнаружили орлы, – предположил Клаус. – Правда, мы не знаем, где они.

– Отель «Развязка»? – уточнила Солнышко. – Г. П. В.?

– Клаус, – сказала Вайолет, – ты же знаешь, к каким выводам пришел Куигли. Скажи, эти два рукава где-нибудь еще встретятся?

– Не знаю, – покачал головой Клаус. – Карты рисовал Куигли, а не я.

– Годо, – подтвердила Солнышко, что означало «Нам неизвестно, куда идти, и нам неизвестно, как туда добраться».

– Но кое-что нам все-таки известно, – утешил ее Клаус. – Мы знаем, что кто-то оставил сообщение для Ж. С.

– Жака? – вопросительно произнесла Солнышко.

Клаус кивнул.

– И еще мы знаем, что в сообщении говорится о встрече, назначенной в четверг в последнем убежище.

– Матахари, – сказала Солнышко, и Клаус с улыбкой усадил ее поближе к середине санок, чтобы она не упала в воду.

– Да, – сказал Клаус. – Благодаря тебе мы знаем, что последнее убежище – это отель «Развязка».

– Но где он, мы не знаем, – печально отозвалась Вайолет. – Мы не знаем, где искать волонтеров и остались ли вообще в живых какие-то члены Г. П. В. Мы даже не знаем в точности, что же означает Г. П. В. и действительно ли погибли наши родители. Куигли был прав. Нам удалось раскрыть громадное количество тайн, но мы все равно еще многого не знаем.

Ее брат и сестра грустно кивнули, и если бы я был тогда с ними, а не опоздал настолько, что не застал Бодлеров, я бы тоже кивнул. Даже писатель вроде меня, посвятивший жизнь расследованию тайн, окружающих дело Бодлеров, многого не знает. Например, я не знаю, что случилось с двумя женщинами с напудренными лицами, которые решили покинуть Графа Олафа и уйти в самостоятельное путешествие вниз по Мертвым горам. Одни говорят, что они и по сей день белят лица и поют печальные песни в самых унылых концертных залах. Другие полагают, что они поселились в окрестностях гор и пытаются выращивать ревень на сухой неплодородной почве. А третьи утверждают, что спуск по Мертвым горам стоил им жизни и что в одной из пещер в странных квадратных скалах покоятся их косточки. И хотя я терпеливо сидел в зрительном зале, одну за другой выслушивая душераздирающие песни, и ел самый гадкий ревень на свете, и носил специалистке по скелетам косточку за косточкой, пока эта дама не заявила, что мое присутствие лишает ее радости жизни, и не попросила больше не приходить, мне так и не удалось выяснить, какая участь постигла этих двух женщин. И, как я вам уже говорил, я не знаю, где искать останки фургона. И вот, добравшись до последней статьи словаря рифм и выяснив, какие слова рифмуются с «ящуром», я начал подумывать о том, что стоит прекратить поиски разбитого транспорта и отказаться от этой части расследования. И я не нашел ни следа холодильника, служившего, как догадались Бодлеры, главным противопожарным вместилищем, несмотря на упорные слухи, гласящие, что он находится в пещере в Мертвых горах или участвует в представлениях в самых унылых концертных залах.

Но хотя я столь многого не знаю, несколько тайн мне все же удалось разгадать, и, в частности, мне достоверно известно, куда отправились бодлеровские сироты, когда покрытые пеплом воды Порченого потока унесли их сани с Мертвых гор, в точности как сахарницу, которую один волонтер выбросил в окно, чтобы спасти от пожара. Но хотя я точно знаю, куда отправились Бодлеры, и даже могу проложить их маршрут на карте, которую нарисовал один из самых одаренных юных картографов нашего времени для того, чтобы описать этот маршрут, были писатели и получше меня. Я знавал писателя, который сумел бы рассказать о пути троих сирот изысканно и точно, но он мертв, как и автор «Другой дороги». Однако еще при жизни он прославился как очень хороший поэт, хотя некоторым представляется, будто его религиозные произведения не отличаются гуманностью. Звали его Алджернон Чарлз Суинберн, и последнее четверостишие одиннадцатой части его «Сада Прозерпины» прекрасно описывает чувства детей, когда эта глава их жизни подходила к концу и начиналась новая. Первая часть четверостишия гласит:

Отжив, смежим мы веки,
Чтоб не восстать вовеки,

и действительно, те взрослые, которых Бодлеры знали и которые погибли, например Жак Сникет или их отец, никогда не восстанут. А во второй части четверостишия говорится, что

Все, как ни вьются, реки –
Вольются в океан.