Тридцать три несчастья

Новые контракты так и не были подписаны, а без согласования с мамой Любой предварительные договоренности не имели никакой силы.

Таким образом, у Вихровича и Мокеенко могли пролететь две картины. Во всяком случае, студийные ассистентки уже подыскивали им замену. На Богачеву же вообще не было планов на ближайшее время, ей предстояло болтаться без работы минимум до октября. Деньги таяли с каждым днем, на пороге маячили голод и нищета, пиры во время чумы становились все скромнее. А они не имели права даже подхалтурить на стороне. Этот вариант каждый из них уже испробовал года три назад, расхлебывали до сих пор.

В лучшем положении находился только Былицкий. Он намеревался вскорости жениться на буфетчице из Театра Пушкина, продать свою комнату в коммуналке и выплатить долг Ревенко. В сентябре он собирался поступать на Высшие режиссерские курсы и, завязав с актерством, навсегда распрощаться с «Атлантидой».

— А все-таки я не понимаю, почему это случилось. Хоть режьте меня! — тряхнула кудрями Богачева.

— Сплюнь, дура! — оборвал ее Былицкий. — У нас теперь зарезать — как не фиг делать.

— Ой… — осеклась Богачева, — я как-то не подумала…

— Это потому, что тебе нечем, — вставил словцо Вихрович.

Подвалил Мокеенко и брякнул полные кружки на стол, расплескав белоснежную пену.

— Я тут чего подумал-то, мужики, — Мокеенко тяжело опустился на дубовую скамью. — Три дня назад у Ольги с Лизкой девятины были. Помянуть надо.

— Так ведь поминали уже… — заикнулась было Богачева.

— Еще надо.

Мокеенко потянулся к подоконнику и вытащил из-за шторы мокрую бутылку «Гжелки». Он отвинтил пробку и добавил водки в кружки. Выпили молча. Все слова были уже сказаны на похоронах и поминках.

— А ведь она права, — через какое-то время заговорил Вихрович. — Я вот тоже не понимаю, кому понадобилось девчонок убивать. И, главное, за что? Ну кому они нужны-то?

— А может, это их Ревенко того… — предположил Былицкий.

— Ты что, дурак? Они же ей золотые яйца несли. Какой смысл? — возразил Вихрович.

— А может, из ревности, — гнул свое Былицкий. — У них же роман был с Вороновым.

— Брехня, — отрезал Мокеенко и закурил вонючую «беломорину».

Богачева скривилась и замахала на него руками:

— Да не было у него никаких романов. С Лизкой переспал пару раз по пьяни, и то сто лет назад. А Николаева вообще не в его вкусе. Сама, поди, и распускала эти слухи. Она-то к нему липла будь здоров. Вранье все это. Кирилл не такой.

— Такой, не такой! Тебе-то откуда знать? — напирал Былицкий. — Вот ты к нему липнешь, это факт. Да только он от тебя рожу воротит.

— А между прочим… а между прочим, — захлопала глазами Богачева, но крыть ей было нечем. — Ну, воротит… Но только про романы все вранье.

— Ничего не вранье. Я сам видел, как однажды Лизка ему по роже съездила! — Былицкий стоял на своем.

— Хорошенький роман! — криво ухмыльнулся Вихрович.

— Во-первых, он ее у «Мосфильма» ждал.

— Может, не ее? — спросила Богачева.

— Ее. Она к нему в машину села, он ей что-то сказал, Лизка и врезала ему.

— Ну, тогда роман, — согласился Вихрович.

Богачева слушала, открыв рот. Она отставила кружку с пивом и поглощала горстями соленые орешки, стараясь не пропустить ни слова.

— А с Ольгой они взасос целовались. Причем совсем недавно. Где-то в июне, кажется, — продолжал Былицкий. — Я случайно их застукал в киноцентре, в баре. Даже не стеснялись, обжимались в открытую.

— Врешь, — не поверила Богачева.

— Умеешь ты оказаться в нужное время в нужном месте. Трепло. — Мокеенко явно не нравилось, в каком русле потекла беседа.

Он грохнул кружкой об стол, наклонился к Былицкому и сквозь зубы процедил:

— Ты, свидетель хренов! Если это правда, иди к следователю и все расскажи. Или нечего языком мести. Девки погибли, а ты их память паскудишь.

Былицкий побледнел:

— Но я же правду говорю.

— Повторяю для тупых — тогда иди к следователю.

— Ты думаешь, это он?.. — испуганно спросил Былицкий.

Стало тихо. Богачева замерла с набитым ртом, мужики молча курили.

— Ребята, — вдруг подал голос ошарашенный Вихрович, — а где сам-то Воронов? Кто-нибудь знает? Он нашелся?

— А разве нет? Конечно, нашелся, — сказал Былицкий и посмотрел на Мокеенко.

Тот вперился в него налившимися от злости глазами.

— Похоже, меня сейчас будут бить. Но, ей-богу, я не вру!

Былицкий на всякий случай отодвинулся подальше и спрятался за Богачеву.

— Нет, ну правда! Я его вчера видел. Ну, что, я виноват, что ли? Прямо смешно даже, ей-богу!

— Бога вспомнил, да? Сплетничаешь, хуже бабы, — Мокеенко послал в окно длинный плевок.

— Да ладно тебе бычиться-то, отцепись, пусть рассказывает, — вступился за друга Вихрович, оттерев Мокеенко плечом.

— А чего рассказывать-то? Пошел я вчера на «Калину» на почтамт, перевод отцу отправить. Ну и нос к носу с ним — я вхожу, а он выходит. Правда, замызганный какой-то, башка сальная, морда небритая. И все.

— Это не он, — сделал вывод Мокеенко. — Воронов — хлыщ умытый, обознался ты.

— Да говорю же, он. Увидел меня, его аж перекосило. И сразу ноги сделал.

— А с чего ему бежать? — спросил Вихрович.