Тридцать три несчастья

Гавриловой, которая никак не желала оставаться за бортом, пришлось заткнуть рот — каждый месяц Любовь Николаевна платила ей изрядную сумму в долларах, но с условием, чтобы та немедленно поставляла ей самые свежие новости со студии — кто запустился в производство, какие спонсоры, кого предполагают снимать, какие сроки и так далее. У нее, разумеется, были свои отлаженные каналы, но Танька обладала собачьим нюхом. Режиссер еще только размышлял, что именно он будет снимать, а Гаврилова уже знала, сколько он будет платить. Танька было заартачилась, набиваясь в соучредители, но Петров сумел быстро поставить ее на место, и на ее разоблачительные угрозы поведать всему свету о начале ревенковской карьеры ответил чем-то более серьезным. Чтобы урвать с паршивой овцы Ревенко хоть шерсти клок, Гаврилова согласилась на сотрудничество.

Кирилл тоже обходился Любе недешево, но это было дело святое. Теперь, окрепнув и развернувшись во всю мощь, она забыла обо всех обидах и унижениях и продолжала его беззаветно любить.

Колян был переведен в престижный платный лицей. Кирилл, конечно, из лучших побуждений, а вовсе не для того, чтобы избавиться от потенциального «стукача», настойчиво советовал отправить мальчика учиться в Европу. Идея, в принципе, Любе нравилась, но при мысли о разлуке с сыном у нее постоянно холодели руки, и она начинала плакать. Да Колян и сам не хотел уезжать — мать ни в чем ему не отказывала, всячески его баловала, в новой квартире у него была собственная комната, Кирилл где-то пропадал допоздна. Но главное — это единственный друг Боб Галдин. Мальчишки не могли и дня прожить друг без друга, каждый вечер созванивались, а на выходные либо Колян уезжал к Бобу, либо Боб перебирался к Коляну. Люба с Леркой дружбе этой не препятствовали, считая такое товарищество необходимым и полезным. Мальчики хорошо влияли друг на друга и, как ни крути, постоянно находились под контролем одной из мамаш.

К 2000 году, в результате огромного напряжения Ревенко, Петрова и грамотно подобранного персонала, «Атлантида» превратилась в гигантского спрута, щупальца которого расползлись не только по Москве и Европе, но добрались и до заветного Голливуда. Ревенко частенько отправляла на эту «фабрику грез» артистов на роли русских, поляков, чехов и евреев. Престижной работы там не предлагали, но даже крошечный эпизод расценивался в России как творческая победа. И осуществить эту заветную мечту могла только «Атлантида».

Попасть в агентство Ревенко было делом очень престижным, но и нелегким. Мама Люба четко просчитывала варианты, лично вчитывалась в каждое досье и не брала к себе кого попало, начиная с уборщиц и заканчивая актерами.

И вот еще неделю назад эта акула кинобизнеса ощущала себя уверенной и неуязвимой, вершила человеческие судьбы, а теперь она пила стаканами «Метаксу» с димедролом и не знала, как ей жить дальше и кто же это посмел так бесповоротно распорядиться ее собственной жизнью.

Глава 23

«Вот, значит, как! Этот мерин отсиживается у Ольги. И я все-таки права!.. Ай да Лизка, ай да умка! Вот они у меня теперь где!» — злорадствовала Лиза и сжимала худенький кулачок, не спеша проезжая Ленинский проспект. Главное сейчас — не торопиться, все хорошенько продумать и не наделать глупостей.

Но ее так и распирало немедленно отправиться к Ревенко и объявить ей все как есть. Усилием воли Лиза свернула в ближайший переулок, проехала несколько метров и остановилась, забравшись передними колесами на тротуар. Надо было взять себя в руки и сосредоточиться.

Лиза вставила в магнитофон свою любимую кассету с записями Мадонны и принялась размышлять.

«Если вспомнить, как Николаева на него орала, то можно сделать вывод, что он прячется. И, сдается мне, не только от «мадам». Ведь когда она ему с моей подачи про ментов залепила, он аж охрип. И окошко сразу захлопнул. С чего бы ему так обосраться? Так-так, интересненько… Однако Николаева ведь живет на Новослободской, с бабкой, кажется. Почему они в Беляеве? Может, она эту квартиру снимает? Ловко же он пристроился, бестия, — наверняка Ольга еще и платит сама. И что она нашла в этом хлыще? Рожа мерзкая, характер дрянной, мужик вообще никакой, одни понты. Посоветовалась бы со мной, может, кого поприличней бы зацепила…»

— Эй, подруга, дай закурить! — вдруг раздался юношеский фальцет.

От неожиданности Лиза вздрогнула. В открытое окошко со стороны пассажирского сиденья просунулась смешная мальчишеская голова в пестрой бандане. Парень лукаво улыбался и пускал розовые жвачные пузыри.

— Мал еще курить-то!.. Да ладно, возьми, — она протянула пачку и выщелкнула из нее сигарету.

— Я возьму две, можно?

— Черт с тобой, бери, — засмеялась Лиза.

— Спасибо, тетка! — Парень тряхнул пачку и высыпал на ладонь штук пять. Затем он сделал ловкий разворот и умчался прочь на своих роликах.

«Вот сумасшедший! Такой же шальной, как Колян…» — подумала ему вслед Лиза.

И вдруг ее словно обожгло: