Тридцать три несчастья

– Вы постойте, пожалуйста, свидетелями, – попросила Люба. – А то ведь Софья Семёновна потом скажет, что я рояль и сундук с золотом из дома вынесла.

Хлопнула дверь подъезда. Кто-то ещё поднимался по лестнице. Через минуту новый хлопок. И ещё. Застучали по ступенькам каблучки. Это наверняка Маргарита Андреевна, в их доме ни у кого такой бодрой походки нет. Точно, они поднялись одновременно, тяжело ступающий свёкор, которому явно соседка позвонила, и она, лёгкая, изящная и деловитая:

– Все собрались? Будем вскрывать?

– И для чего ты этот спектакль устроила, Люба? Трудно было заехать? – набросился на неё свёкор.

– Да с какой стати? Или я не в собственный дом пришла? Правда, Софья Семёновна сказала, что эта квартира как была в её собственности, так и осталась, и что деньги за мою квартиру вы в строительство своего дома вложили, я теперь не докажу.

– Как же так, Люба? Весь же город об этом знает, – сказала одна из старух, что прежде у подъезда сидели, а сейчас вслед за Кузнецовым пришли. Она из дома напротив, где Люба выросла и откуда замуж выходила. – За что они с тобой так?

– А нечего было от семьи сбегать, – высунулась из своей двери Ксения.

– Ага, от семьи сбежала, чтобы поблудить и татушку набить, – без стеснения опустила она пояс юбки, свободно болтавшейся на её усохшей после операции талии, и показала сморщенный и раскрашенный зелёнкой шов на животе. – Завтра в онкологию поеду, чтобы догулять.

– А они её имя полощут, бессовестные, – ахнула молодая соседка. – Правду ты, Вовка, сказал, эсэсовцы они!

Старший Кузнецов засопел и повернулся к двери, загремев ключами. А когда зашли в прихожую, тихо сказал:

– Может, не стоит концы обрубать так решительно, Люба?

– Не так я концом Сергея дорожу, чтобы членовредительством заниматься, – громко ответила она. – Не обрублю, пусть при нём остаётся!

– Люба, неужели ты за квартиру биться не будешь? – спросил сосед.

– Сколько мне той жизни осталось, чтобы на барахло её тратить! А потом, есть поверье, что с ворованной вещью вору беды переходят. Так я не прочь с бывшей свекровью поделиться. Надо бы все свои вещи забрать, а то Софья Семёновна из вредности выкинет или спрячет. Только куда всё?

Соседка по старой квартире решительно зашла в зал и скомандовала:

– Книги-то дедовы? Забери, сохрани, они ценные. Комодик вон в прихожей Катин, память мамина. Ты знаешь, как мои молодые уехали, у меня свободно. Что громоздкое, тащи ко мне. Одежду в сумки сложи. Если сумок не хватит, коробки в магазине попросим. Вов, поможешь перетащить? И живи у меня хоть год, не чужие, чай.

Люба рукой нащупала кресло и присела на него. Маргарита Андреевна схватила со столика яркий журнал и стала её обмахивать:

– Сиди, не двигайся. Можешь на диван прилечь. А я пойду тряпки упаковывать. Женщины помогут. И ночевать ты у меня будешь. Я тебя утром на нашей машине в Уремовск отправлю.

Спала она в эту ночь на удивление крепко. Может, потому, что поплакать было негде.

И на следующий день плакать было негде. Она вышла из врачебного кабинета и села в ожидании направления. А в кабинете ей сказали, что процедуры облучения три раза в неделю, поэтому нет смысла предоставлять ей место в стационаре. Все пациенты приезжают из дома.

А у Любы нет дома. Надо снимать квартиру, не садиться же на шею тем, кто её приглашал из вежливости. Раньше бы она к Ирине напросилась, всё-таки подруга ещё со школьной скамьи, живёт одна… но что-то у неё происходит. Да что бы ни происходило, Люба никогда бы не бросила подругу во время тяжёлой болезни! Нет, к Ире она не обратится и звонить не будет!

Вышла медсестра, передала бумаги. В это время проходящая мимо женщина остановилась и неуверенно поздоровалась. Люба вгляделась: что-то знакомое, но в её состоянии не вспомнить.

– Вы извините, но я немного расстроена… не вспомню.

– Тётя Клава я.

– Господи, вы же блондинкой были!

Сестра свёкра, яркая самоуверенная женщина, вдова полковника. Любительница модных тряпок, высветленные волосы, уложенные в затейливую причёску – где всё это? Сейчас это была осунувшаяся бесцветная старуха с тёмными с проседью гладко зачёсанными волосами. Люба порывисто её обняла:

– Я рада вас встретить. Вернее, не так… глупо радоваться, что человек в таком месте оказался. Я о том, что вы с Кузнецовыми разругались, а я тоже с ними разругалась.

– А Серёжа?

– Мы расходимся.

– А как же дети? Пойдём, посидим, и ты всё расскажешь.

Они вышли из поликлиники, и тётя Клава повела её не к выходу с территории онкодиспансера, а куда-то за здание:

– В беседках тут мужики из стационаров курят, там вонь, наплёвано, а тут под ивой есть уютная скамейка…

Отодвинула свисающие пологом ветви и устроилась на скамейке. Люба присела и закрыла глаза:

– Боже, как хорошо! А в многопрофильной больнице во дворе только и можно, что мотаться от приёмного покоя до морга и обратно!

– О, так тебя оперировали с привилегией! Там шов штопают художественно, а тут зашивают грубо, как в морге, всё равно путёвка туда уже выписана!

– Чего там, диагноз-то у нас с вами один, бикини в гроб не наденешь.