Читаем Тридевять земель полностью

Всё в его речах и манерах выдавало человека городского и образованного; вместе с тем лицо его было тронуто жёсткими складками, в которых угадывалась и горечь, и какое-то особое знание жизни, недоступное большинству.

– У меня тут дом. По соседству, – сказал Михаил. – А в деревне всё про всех знают. Я вон утром у соседки воды набрал, а на том конце уже известно, что недолил.

Возникла пауза, во время которой два человека молча и довольно беззастенчиво разглядывали друг друга, уже осознавая, что они друг другу не то чтобы симпатичны, а, скорее, говорят на одном языке, понятном обоим с полуслова.

В этот день Гольянов в Москву возвращаться не собирался, и здесь неожиданно выяснилось, что на своих двух тысячах гектаров у него не имелось никакого пристанища. Колхозные постройки, которыми он владел, никак не были приспособлены для жилья.

– Да, – засмеялся Гольянов, – правда. Я здесь хозяин двух тысяч гектар, а переночевать негде. Усадьба развалена, ещё есть здание одно, да там таджики живут уже месяц, которые на пилораме работают. Глава района попросил, знаете.

Михаил покивал, и на лице его изобразилось искреннее изумление такими странными обстоятельствами.

– Куда же вы? – спросил он.

– Да в Сараи поеду, в гостиницу, – ответил Вячеслав.

– А там разве есть гостиница? – удивился Михаил.

– Есть, – усмехнулся Вячеслав. – Барак для командировочных.

Михаил растерянно примолк.

– Ну, в таком случае приглашаю вас к себе. Во-он мой дом-то, недалеко, где тополь большой. Видите? Милости просим. Удобства во дворе, зато… – Михаил замялся, усмехнулся и не закончил фразы.

– Зато что? – улыбнулся Гольянов. Было видно, что предложение ему по душе.

– Зато пива моршанского купил сегодня ящик, – серьёзно сказал Михаил, убрав усмешку. – У нас же тут автолавки ездят.

– Автолавки – это аргумент, – так же серьёзно согласился Гольянов.

* * *

Оставалась одна ночь до полнолуния, и луна бледной бляхой, как старинная неровно обрезанная монета, уже стояла высоко над горизонтом.

– Дед мой двоюродный после войны строил, – рассказывал Гольянову Михаил, показывая дом.

Они пили пиво и закусывали огурцами, которых принесла Тоня Чибисова, макая их в деревянную плошку с крупчатой, вкусной, совсем несолёной солью.

Несколько раз во время разговора Михаила подмывало рассказать Гольянову то, что он услышал от Тониного отца, но каждый раз его удерживало стеснение и боязнь того, что Гольянов сочтёт всё это пьяными небылицами. Они болтали о всякой всячине, Вячеслав рассказывал о Майорке, в которую была влюблена его бывшая жена и которую, поэтому, он знал неплохо, Михаил рассказал о Черногории.

– Там бывать не привелось, – сказал Вячеслав. – Ну как там она? На что похожа?

– На что похожа? – прищурился Михаил. Он посмотрел на пышные метёлки сизой полыни, усыпанные жёлтыми душистыми шариками, и подумал, что полынь в цвету похожа на нераспустившуюся мимозу.

– На южный берег Крыма, – сказал он.

Та извечная магия, которым для русской души обладает название этого полуострова, направило беседу ко внешней политике, после чего она неизбежно свернула к политике внутренней. После некоторых колебаний Михаил высказал своё мнение о зимних митингах и о своём участии в них.

– Толк-то есть от ваших хождений? – усомнился Вячеслав, и на память ему пришёл несгибаемый Владлен.

Михаил пожал плечами.

– Сам бы хотел это знать. Пока просто ходьба по кругу. Нас тянут в средневековье, сгоняют омоновцев – тупых неотесанных парней, чтобы те дубасили людей с высшим образованием. Ну сколько можно это терпеть? А толк… Толка нет и не будет. Одно шило поменяем на другое – только и всего, да и то в случае удачи. Вот мы ходим вроде бы вместе, а почему-то по-настоящему искреннюю солидарность я испытываю только с молоденькими студентками.

Прозвучало это двусмысленно, и оба они рассмеялись.

– А взрослые и якобы сознательные люди, с которыми мы дескать вместе против чего-то там выступаем, – продолжил Михаил, – у них, я чувствую, совсем другие представления о добре и зле. Вроде мы вместе против чего-то выступаем, но беда в том, что у нас совершенно разные представления о том, за что мы, с позволения сказать, боремся, и более того: у нас разные представления даже о том, против чего мы выступаем. И вот что мне совершенно непонятно: в их мнении виноваты друзья Путина, а олигархи первой волны почему-то в сознании многих и олицетворяют попранные ими идеалы. – Михаил высказал свои мысли открыто и наудачу, на память ему пришла женщина с зимнего митинга, выразившая ему своё неодобрение, но Вячеслав, похоже, с ней бы не согласился и олигархов ельциновского призыва защищать не стал.

– А вот здесь ты совершенно прав, – мотнул головой он. – К сожалению, у нас любят не родину, а свои принципы в степени их приложения к истинной её физиономии. В сущности, – пояснил он свою мысль, – у нас две неразрешимые проблемы. Первая такая: вакханалию, которая происходила в девяностые годы, упорно называли либерализмом, и народ в это поверил. Кто это делал и зачем, я не знаю, но теперь эти самые люди выходят с тобой на площади.

Перейти на страницу:

Похожие книги