Тридевять земель

По своей чудовищной близорукости он был освобождён от отбытия военной повинности и чувствовал себя свободным, как только может чувствовать свободу выбора молодой человек, только что окончивший курс и обладающий к тому же известными средствами.

С конца августа Сергей Леонидович пребывал в Германии, куда отправился слушать знаменитого тогда гейдельбергского профессора Йеллинека – на берегах сердитого Неккара и застигла его роковая весть.

К похоронам брата по дальности расстояния Сергей Леонидович никак не мог поспеть, и явился в Соловьёвке уже в Филлиповки, поэтому здесь распорядились без него. Отец Андрей Восторгов, хотя и предвидел в будущем неприятные для себя объяснения с Сергеем Леонидовичем, своей волей отказался хоронить самоубийцу в церковной ограде и нашёл для него место в светлой, покойной дубраве, примыкавшей к церкви, так что Сергею Леонидовичу по приезде оставалось принять свершившееся, да он и не думал возражать. Вскрывая истоки сущего и начала начал с безжалостностью историка-позитивиста, Сергей Леонидович не был ни богоборцем, ни богоискателем, и рассмотренные им явления, которые в расхожем представлении понимались взаимоисключающими крайностями, уживались в нём настолько мирно, что не только не противоречили друг другу, а как бы восполняли постижение истины. Как человек внимательный и кроткий, Сергей Леонидович безусловно допускал существование разумного начала, управляющего мирозданием, однако обрядовую сторону не слишком жаловал, хотя и любил, как и покойная мать, постоять на службе. А служба отца Андрея Восторгова славилась особенным благолепием на все благочиние. Служил он с расстановкой, а иногда восходил до истовости, так что за службу у молящихся свечки сгорали до самых пальцев, что в крестьянских глазах было признаком высшего качества.

С дубов падали последние жёлуди и звонко стучали в холодную землю. Сергей Леонидович задумчиво смотрел на серый могильный камень, на котором было высечено имя Павлуши и даты его жизни. Последний раз братья виделись на погребении Александры Николаевны. Павлуша тогда поразил Сергея Леонидовича несвойственной ему развязностью, которой будто бы ею прикрывался какой-то грех. В нём появилась неприятная повадка чиновника, совершившего растрату и ожидающего, что с часу на час это откроется.

Эти две смерти последних близких ему людей на некоторое время парализовали волю Сергея Леонидовича. Смысл свершившихся событий доходил до него не вдруг. Поначалу, на волне нервного напряжения, он твёрдо намеревался ехать обратно в Германию, но день ото дня в нём яснее становилось сознание, что отныне положение его налагает обязанности, которых прежде он не знал, и отъехать вот так просто от родных гробов представлялось ему кощунством. Неделя за неделей он переносил свой отъезд, как будто это Соловьёвка не отпускала его.

Надвигалась зима, и когда он думал, что оставит морозам все свои родные могилы, ему делалось совестно. Кроме прочего в планы его вмешалось одно неожиданное обстоятельство. Случилось так, что Михаил Павлович Ремизов, рассудив без хозяина, выдвинул его кандидатуру в уездные гласные. Выборы в уездные гласные на предстоящее трёхлетие происходили в первых числах июня 1910 года, и Сергей Леонидович был избран почти единогласно и землевладельцами, и Соловьёвским участковым съездом крестьян, о чём и уведомил его письмом Михаил Павлович. Это было столь неожиданно, что Сергей Леонидович даже мысленно попенял Михаилу Павловичу. Очередное собрание обычно приходилось на сентябрь, и присутствовать на нём Сергей Леонидович, будучи в Гейдельберге, не мог физически. Он известил управу, что сможет приступить к своим обязанностям только на будущий год, однако неожиданная смерть Павлуши ещё раз смешала его планы.

* * *

Сергей Леонидович остался один на один с мрачной осенью и постигшим его горем. На тополях и липах оставались кое-где листья, покорёженные заморозками. В полях, в самом воздухе было совсем пусто: лишь кое-где виднелись медленно ползущие точки высоких возов с сеном и доносился унылый скрип колес. Скот блуждал вразброде, без всякого стеснения. Одни изумрудные коврики озимых всходов пестрели яркими заплатами.