Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Короче говоря: нынешнее рассуждение о сочетании несочетаемого будет проходить в контексте музейно-метафизически-созерцательном, тогда как в 1960-е гг. моя концепция метафизического синтетизма вызревала в контексте жизненном (разумеется, музейный и метафизический аспекты неизменно присутствовали). К различию этих двух контекстов я неоднократно обращался в нашей переписке. Жизненный контекст означает, что приверженец символизма сам принадлежит к какому-то родственному ему художественному течению (направлению, школе, группе и т. п.) и в той или иной форме надеется творчески участвовать в процессах символизации. Музейно-метафизический контекст означает, что символофил не видит вокруг себя никаких школ или групп, способных к новым символизациям. Но в таком случае остается все же утешительная возможность метафизических созерцаний и восхождений (по мере сил и способностей) в мир архетипов.

Некто в черном (бурчит): Коню понятно, чего тут разжевывать…

Я: Пусть коню понятно, но все же важно подчеркнуть…

Некто в черном громко сморкается и отворачивается к окну: Не можешь ты, брат, обойтись без штампов… важно подчеркнуть… ну, что за лексика… почитал бы лучше Уэльбека.

Я: Почему Уэльбека?

Некто в черном (снисходительно молчит).

Хорошо, обойдусь без подчеркивания, и все же есть существенная разница, когда ты пишешь манифест в надежде, что его тезисы уже осуществляются твоими единомышленниками или для тебя настало время пустынничества, предрасполагающего к безвременным созерцаниям.

Некто в черном: да займись наконец делом: задали тебе вопрос, так и отвечай по-человечески…

Я (не без ожесточения): Символ — это конкретный синтез.

Некто в черном равнодушно зевает.

Я: Андрей Белый предпочитал говорить о символе. Слово «синтез» ему не нравилось. Он усматривал в нем процесс простого сополагания разнородных элементов, тогда как символ означал соединение разделенного в нечто третье. Синтез в кантианском смысле особенно был чужд Белому. Однако в конце жизни он все же — с оговорками — определял символ как конкретный синтез. Мне представляется, что в таком смысле синтез более точно передает существо дела, чем символ.

Синтез означает не простое сополагание, а теснейшее взаимодействие существ, элементов, образов и т. д., в результате чего возникает новое («третье») еще не бывшее до синтеза качество (образ, знак и т. д.). Синтез называется метафизическим в том случае, когда он соединяет разнородные элементы при помощи трансцендирования сознания в сферу архетипов. Синтез предопределен наличием архетипа. Если нет соответствующего архетипа в духовном мире, то нет возможности оправданного сочетания несочетаемого. Тогда разнородные элементы соединяются произвольно и не имеют метафизической ценности.

В этом признании реальности духовных архетипов заключается принципиальное отличие эстетики метафизического синтетизма от других подходов к проблеме сочетания несочетаемого.

Здесь — во избежание недоразумений — хочу…

Некто в черном (ядовито): Подчеркнуть…

Я (с кротостью): Просто отметить, что когда я говорю о метафизическом синтетизме, то, с одной стороны, имею в виду свою, так сказать, приватную эстетику (рабочий метод для синтезирования результатов музейных созерцаний), с другой же, пользуюсь этим термином для обозначения богато разветвленного направления в культуре (культурах), которое посвящало себя (по разным основаниям) творчеству символов (символизаций). Называлось оно (направление, поток и т. п.) по-всякому, а нередко и вообще никак не обозначалось (имплицитный символизм). Поэтому напрасно бурчит Некто в черном, дескать, какой из меня метафизик… Говоря о метафизических синтезах, я опираюсь на многовековой опыт Культуры, и поскольку никто, находясь в здравом уме, не станет отрицать реальности духовного опыта…

Некто в черном: Блажен кто верует, легко ему живется…

…поэтому вполне правомерно изучать удавшиеся синтезы, в которых было произведено сочетание несочетаемого по метафизическим законам.

В то же время метафизический синтетист, — предохранив себя от упреков в беспочвенных мечтаниях указанием на символотворчество древних культур, для которых мир богов был высшей и несомненной реальностью, а земная жизнь только тенью архетипов, — не просто довольствуется искусствоведческим изучением памятников прошлого, но стремится — по мере сил и способностей — приобщиться к метафизическому опыту. Тогда — с неизбежностью — встает вопрос о пути.

«Не увидишь синего ока,
Пока не станешь сам как стезя».

(А. Блок)