Три жизни Иосифа Димова

Я пошел дальше, к озеру с золотыми рыбками, сел под березой и закурил. Это озеро когда-то рисовал мой отец, но на его картине оно имело более первозданный вид, казалось несколько запущенным, заглохшим. Озерко было обнесено колючей проволокой, берез вокруг росло больше, пора была осенняя, и березы стояли золотые. На переднем плане виднелась скамейка, на ней сидела пара; фигуры мужчины и женщины были обозначены пятнами. На женщине белое платье, единственная деталь, которую можно различить, — это шляпа, широкополая, нежно-голубого цвета, из-под нее тут и там выбивались золотые пряди волос. В темном пятне, обозначающем мужчину, если пристально всмотреться, можно было обнаружить одну подробность: он изображен без головного убора, на лоб слева небрежно спадала прядь волос. Я инстинктивно протянул руку к своему лбу и нащупал непокорную прядь: как я ни старался зачесать ее вверх, она упорно спадала на лоб. На скамейке сидел я, в этом не было сомнения, а женщина в такой красивой шляпе, естественно, могла быть только Снежаной! Я не видел ее глаз, их закрывали поля шляпы, но знал, что они лазурной синевы с золотистыми искорками вокруг зрачков. Я с восторгом всматривался в них, хотя они были прикрыты шляпой — она приподняла голову и посмотрела на меня с улыбкой. В эту минуту моя рука коснулась ее колена, вернее, платья, прикрывающего колено, и по моему телу, точно электрическая волна, пробежал знакомый трепет. Я о нем совсем забыл — с Лизой у меня все было иначе, несмотря на то, что обычно между моей рукой и ее коленом не бывало никаких преград.

Мы сидели и смотрели, а со стороны велодрома донеслась удивительная мелодия. Кто-то включил репродуктор на полную мощность, и по воздуху как на крыльях понеслись волшебные звуки. Симфонический оркестр исполнял знаменитый вальс Чайковского из оперы «Евгений Онегин». Я встал и торжественно поклонился Снежане, приглашая ее на танец. Она не стала дожидаться, пока я отвешу второй поклон, — доверчиво положила руку мне на плечо и мы закружились в вихре вальса, музыка нахлынула на нас, точно порыв ветра, и понесла вдоль берега.

Потом я снова подвел Снежану к скамейке. Она дышала учащенно, танец ее утомил.

— А в Стране Алой розы мы с тобой танцевали намного дольше и ты тогда не устала! — напомнил я ей.

— Там — другое дело, — сказала Снежана и мечтательно улыбнулась. — Там все прекрасно… и дышится легче!

— Да, это верно! — сказал я. Какая-то таинственная печаль поднималась в моей груди, мир алых роз манил меня с неотразимой силой. — Да, там все прекрасно! — повторил я. — Воздух чище, небо голубее, а поля похожи на цветистые ковры…

— Там воздух напоен ароматом роз, — сказала Снежана.

— Будто ты попал в огромный цветник. Сколько там цветов, а больше всего роз.

— А ты заметил, что там почти нет мрачных людей? Что нахмуренные лица встречаются редко?

— Конечно! — сказал я. — Там всюду видишь улыбки. И в автобусах, и на площадях — везде!

— О, удивительная страна — Страна Алой розы! — вздохнула Снежана.

Я печально улыбнулся.

В этот момент к нашей скамье подошел пожилой мужчина в черном костюме и шляпе с тростью в руке.

— Разрешите? — спросил он, указывая рукой на место, где сидела Снежана.

Я чуть не обругал его. Видели такого типа! Еле передвигает ноги, ходит опираясь на трость, а туда же — засматривается на молодых женщин!

— Разрешите? — повторил свой вопрос старый козел.

Я повернулся к Снежане, чтобы посмотреть, какое впечатление произвел на нее этот залежалый ухажер, — мне нужно было знать, как себя вести с ним дальше, — но Снежана исчезла. Место, на котором она сидела минуту назад, было безнадежно пусто. Мне не приходилось видеть более печального места. У меня даже голова закружилась. Я обернулся влево, в сторону аллеи, которая вела к памятнику на Братской могиле, приложил ладонь к глазам и сердце мое оборвалось: к обелиску плавно двигалось светлое пятно. Сомнения быть не могло — это была она, ее широкополая шляпа отливала на солнце яркой голубизной. Ну, конечно, это была она. В ушах у меня зашумело, свет померк: когда она успела уйти так далеко?

Я опустился на скамейку и несколько секунд сидел с закрытыми глазами: ждал, пока утихнет шум в ушах и земля под ногами перестанет шататься. Потом вспомнил старого козла, что намеревался сесть рядом со Снежаной. Ну, он у меня сейчас узнает, где раки зимуют! Она ушла из-за него. Я открыл глаза, повернулся. Но тип предусмотрительно исчез. Мне показалось, что за озером, вдали, замаячила его шляпа: она плыла грязным черным пятном над аллеей, ведущей к шоссе.

Я пришел побродить по парку, посмотреть на любимые места моего отца, которые он изображал на своих картинах — порой как все люди, порой воспринимая их сквозь призму буйной фантазии. Я пришел посмотреть на них, но они, разумеется, давно уже не те.

От парка поры студенчества отца (таким он был вплоть до первых семестров моей студенческой жизни) ничего не осталось.