Три времени Сета

— А я заметил. И давно. Возьмем, к примеру, нашего доброго Тино. Что сделал в жизни сей достойный муж? А? Отвечай мне, милый.

— А что я… Я ничего… — забормотал старик, не глядя на шемита. — Почему я-то…

— Много лет назад некая женщина имела такое несчастье родить его. От кого? Вряд ли от красавца и умницы… Скорее, отцом Тино был бедный крестьянин, от зари и до зари проливающий пот в поле. А ну-ка, дети, и ты, Габлио, представьте себе этого господина. В руки его навеки въелась грязь, волосы жидкие и сальные, в глазах ни блеска, ни ума, ни желания чего бы то ни было… Он возвращается домой еле живой от усталости и храпит жене: «Давай жрать… Ну!» Она подает на стол бобовую похлебку с ломтем черствого хлеба, который испекла еще прошлой луной, и кружку прокисшего пива. Как вы думаете, нравится ли отцу Тино такая жратва?

— Пфу! — Веселый Габлио сделал вид, что сейчас его вырвет.

— Ошибаешься, друг. Нравится, и даже очень. А знаешь, почему?

Вор помотал головой, с восхищением взирая на столь рассудительного и мудрого хозяина.

— Да потому, что он в жизни не ел ничего иного! Он…

— Отец… — подался вперед один из близнецов, судя по кубку с вином в тяжелой руке — Гана. Киммериец впервые услышал его голос — густой, но такой негромкий и робкий, словно парень вообще не привык говорить, а умел лишь умно молчать. — Там кто-то есть.

Он не показал, где именно кто-то есть, но варвар и без того понял, что чуткий Гана каким-то образом уловил присутствие на судне чужака, то есть его, Конана. Пришлось ему снова оставить наблюдательный пост и, засунув мешок и меч под доску, перелезть за борт. Но на сей раз он не стал лепиться к дырявому боку галеона морской звездой — что хорошо однажды, может стать плохо дважды, — а осторожно опустился в море, благодаря Митру за ночь, которая обязательно сменяет день… И Деб еще говорит о неверном устройстве жизни человеческой? Да кто и что, кроме ночи, умеет лучше прятать?

…Длинные черные пряди варвара плавно покачивались на воде подобно водорослям морским; синие глаза, во мраке ставшие черными, блестели насмешливо, пока гулкие шаги близнецов слышались в тиши. Вот они обошли галеон, вот догадались посмотреть за борт… Дурни! Разве может шемит отыскать киммерийца, да еще ночью? Губы варвара дрогнули в гордой ухмылке. Он мягко оттолкнулся ногой от судна и поплыл вдоль него, намереваясь вскарабкаться теперь на всякий случай с другой стороны. Внезапно его рука, легко и бесшумно рассекавшая воду, коснулась чего-то твердого. Лодка? Или ящик? В темноте глаза Конана видели ненамного хуже, чем при дневном свете, а потому, лишь обогнув предмет, он уже понял, что это. Нащупав сверху щель, он просунул в нее пальцы правой руки, нажал. Щель стала чуть шире, и тогда, беззвучно послав хвалу Крону и Митре, варвар втиснул в нее всю пятерню другой руки, до крови обдирая кожу с пальцев; потом сильно рванул, очень надеясь, что треск останется для бандитов незамеченным. Крон (да и Митра, наверное) был явно на стороне Конана. Ящик — а то оказался обычный деревянный ящик, узкий и высокий — развалился надвое с первого раза. Варвар протянул руки, уже зная, что в них сейчас попадет, и в душе моля всех богов сразу об одном… Он едва успел подхватить это, тут же камнем пошедшее ко дну, удержать на поверхности… Нечто холодное, мокрое, бывшее когда-то живым… И рыжим… Киммериец содрогнулся.

Глава восьмая

Виви безвольно обмяк в его руках, кажется, совсем не дыша. Но Конан уже увидел — только самые концы его длинных волос намокли, верх же головы остался сух, так что можно было надеяться, что талисман не захлебнулся, а просто потерял сознание от долгого пребывания в воде.

«Вот навязался на мою голову», — с досадой прошептал киммериец, взваливая его тощее тело на плечо. Кости рыжего тотчас впились ему в шею и почему-то под лопатку, как будто тот нарочно уперся туда своими острыми коленками. Беспрестанно сплевывая, варвар полез наверх, теперь уже хватаясь за прорехи в борту только одной рукой, да еще помогая себе пальцами ног — второй рукой он придерживал талисмана, опасаясь, что тот снова свалится в воду и тогда уж наверняка утонет, ибо Митра вряд ли позволит Конану спасать одного и того же человека в третий раз.

На палубе его ждало достаточно неприятное открытие: Гана и Мисаил еще не убрались обратно в трюм, а потому киммерийцу пришлось затаиться в наиболее темной сейчас носовой части судна, проклиная бдительных близнецов вместе с их папашей. Братья между тем не спешили вниз.

— Никого нет, Ми, — прошептал один буквально в трех шагах от варвара. — Пойдем к отцу.

— Опять слушать его болтовню? Надоело. — Голос Мисаила был еще гуще, чем у брата, и в нем ясно слышались нотки самого Красивого Зюка.

— Говори тише…

— Зачем? Рыжий не услышит, а его приятель, сдается мне, до сих пор сидит у Свилио…

— Пытается его разговорить… — хмыкнул и Гана.

— Ты думаешь, пастушка у северянина?

— А у кого ж еще… Надеюсь, он уедет из города до того, как отец его найдет…