Три версты с гаком

Кунгур, Хабаровск, Иркутск, Тула и, наконец, Ленин­град. Отец, женившись на другой, никогда не вспоминал про умершую мать, деда, Смехово. У Артема появились братья и сестра. Он никогда не чувствовал, что у него неродная мать. Почти сразу стал называть ее мамой. На­верное, поэтому и позабылось все, что было в далеком Смехове...

Нет, не позабылось. Иногда снились шумящие на вет­ру сосны, старый дом, забор с дыркой, пыльный чердак с глубокими ящиками, в которых лежали старинные книжки, рваная обувь, ребристая труба от граммофона и деревянный ящик с блестящей ручкой. Если покрутить эту ручку, то в брюхе ящика что-то закряхтит, а потом тоненько и жалобно мяукнет...

Как он мог все это позабыть?..

2

Артем выехал в тот же день. На малых оборотах ба­рахлил карбюратор, но он не

стал с ним возиться: как-ни­будь дотянет. От Ленинграда до Смехова всего четыреста километров.

До Новгорода пейзаж унылый и безрадостный: боло­тистые равнины, заросшие жидким, едва оперившимся кустарником. Иногда за кустарником просматривался ред­кий смешанный лес. И шоссе было прямое, без изгибов и подъемов. Такая однообразная дорога клонит ко сну.

За Новгородом все изменилось: к шоссе придвинулись настоящие сосновые леса, заблестели заросшие перезимовавшим камышом озера, на пригорках ярко зазеленели озимые. В стороне от деревень, преимущественно на воз­вышенностях, виднелись старые деревянные церквушки. Вокруг них чуть заметно шевелились на ветру высочен­ные ели, березы, осины, а внизу, под сенью деревьев, при­молкли аккуратные могилы с крестами и без крестов.

Встречались и белокаменные церкви с ясными купо­лами, уткнувшимися в облачное небо. А через поля, леса, равнины размашисто шагали высоченные ажурные фермы линии высоковольтных передач. Будто железные гиганты, пришли они сюда из других миров, да так и замерли на­век, держа в широко раскинутых руках гроздья блестя­щих коричневых изоляторов.

Началась Валдайская возвышенность. Шоссе то вска­рабкивается на гору, то срывается вниз, извиваясь меж живописных деревень. На желтых крутых обрывах — здесь когда-то были песчаные карьеры — группами и в одиночку стоят вековые сосны. Над ними, пронизанные солнцем, величаво плывут облака.

Артем вертел головой, выглядывал из окна, с удоволь­ствием вдыхал крепкий унавоженный запах земли. Он даже замедлял ход, чтобы получше разглядеть березовую рощу в глубокой лощине или лесное озеро. Его обгоняли грузовики, серебристые рефрижераторы. Шоферы, высо­вываясь из кабин, оглядывались на него.

«К черту дворцы и музеи! — думал Артем. — Вот она, целина для настоящего художника... Великое русское раз­долье! Раскладывай мольберт, бери кисть и твори...»

Уже начинало смеркаться, когда он свернул с шоссе на проселочную дорогу. Высокий худощавый человек в синем помятом костюме и военной фуражке с зеленой кокардой поднял руку. Через плечо старая полевая сумка на тоненьком ремешке: сразу видно — бывший офицер. Привыкнув за долгие годы армейской службы к форме, старые кадровики, выйдя на пенсию, до конца дней своих сохраняют к ней привязанность.

—- Далеко до Смехова? — спросил Артем, когда чело­век устроился рядом на сиденье.

— Три версты с гаком.

— Верста, гак... — усмехнулся Артем. — Как-то не­привычно эти названия слышать.

— Пока ехали по шоссейке, были километры, а про­селок — другое дело, он у нас по старинке измеряется верстами.

Человек заметно окал. На вид лет пятьдесят пять... Был он невозмутим и держался с достоинством, не то что иной случайный пассажир. Артему частенько приходилось подвозить людей. Вели они себя в машине по-разному: одни молча и сосредоточенно смотрели на дорогу, мучи­тельно думая, сколько заплатить водителю, другие, наобо­рот, трещали без умолку, рассказывали разные истории, в общем, развлекали, как могли, надеясь задобрить во­дителя, прокатиться бесплатно. Третьи, вот как этот пас­сажир, не проявляли никаких чувств. Первыми не начи­нали пустой разговор, а если их о чем-либо спрашивали, толково и с достоинством отвечали. Такие попутчики боль­ше всего нравились Артему.

Лишь отъехали от повертки, как впереди возникла огромная рытвина с черной окаемкой засохшей грязи. Ар­тем притормозил. «Москвич» будто этого и ждал — сразу заглох. Сколько Артем ни включал стартер, машина сто­нала, визжала, но не заводилась. . — Пусть остынет, — сказал он.

— Как хороший конь, — усмехнулся попутчик. — То­же требует отдыха после большой дороги...

— Вы, наверное, в кавалерии служили? — спросил Артем.

— Не служил, — сухо ответил попутчик.

Артем просто так спросил, без всякой задней мысли, и очень был удивлен, что незнакомец вдруг обиделся. Они вышли из машины.