Три судьбы. К берегам Тигра. Пустыня. Измена

— Да что же вы! — закричал он, забыв о том, что его никто не слышит. — Да что ж вы, идолы, своих не выручаете?

Бывают люди, которых независимо от их знаний и рода занятий природа одарила особым чутьем, своеобразной воинской интуицией: они не разумом, а инстинктивно и все же безошибочно разбираются в искусстве войны. Скиба принадлежал к ним.

— Эх, молодцы ребятки! — через секунду снова воскликнул он, видя, что длинная ломаная линия красноармейцев, несмотря на губительный огонь, продвигается вперед.

Он опустил бинокль и, чувствуя себя виноватым перед ними, с досадой проговорил:

— И чего это нас тут посадили? Сидим без дела.

Бой длился уже восемь-девять часов. Четвертые сутки рвались к городу наступающие, и, отходя по вершкам, с трудом отбивали их атаки белые полки.

Генерал Шкуро, замещавший уехавшего с докладом в Ростов Мамонтова, руководил операцией.

Бледный и возбужденный, стоя на высоком стоге сена, он наблюдал за боем. Рядом на брошенной поверх сена бурке, развернув на коленях полевую книжку, начальник штаба генерал Остроухов что-то быстро писал карандашом. Дюжий кубанец-хорунжий, сдерживая вертевшегося коня, не сводил с генерала глаз, ожидая приказаний.

Три полевых телефона сиплыми протяжными гудками тревожили телефонистов. Внизу у распахнутых настежь ворот усадьбы стояли два щегольских автомобиля, вокруг которых в беспорядке раскинулась конвойная сотня генерала в специально сшитых для нее из волчьих шкур папахах. Поодаль, за домами, по обе стороны дороги, прямо в канавах расположились солдаты только что подошедшей для охраны штаба добровольческой роты. Они любопытствующими, настороженными глазами провожали скакавших с донесениями и возвращавшихся обратно на участки ординарцев.

Гул канонады не смолкал.

Свита и штаб Шкуро разбились на несколько групп и, кто присев, кто стоя, наскоро куря и закусывая, оживленно обсуждали перипетии затянувшегося боя.

— От командующего левобережной группой донесение, ваше превосходительство, — продолжая прижимать к уху телефонную трубку, доложил Остроухов.

Генерал хмуро мотнул головой.

— Четвертая бригада разбита и отступает за мост. Высланный в помощь батальон напоролся на пулеметы, понес большие потери. Генерал Лохвицкий требует подкреплений.

Шкуро с ненавистью взглянул на Остроухова. Лицо его, и без того красное, побагровело, рыжие усы пошли ходуном.

— Пусть держатся! Передайте генералу, что я расстреляю его, если он отдаст красным мост.

Остроухов неопределенно посмотрел и предостерегающе сказал:

— Ваше превосходительство, брод и переправы у моста слишком важны для нас. Я считаю необходимым их усилить.

Шкуро поглядел на него тусклым взглядом:

— Вы думаете? А как?

— Передвиньте резервную батарею и ее охранение. Это усилит Лохвицкого.

Шкуро, почти не слушая Остроухова, согласился.

— Ваше превосходительство, Донесение С северного участка, от генерала Секретова! — у самого стога осадив коня, крикнул загорелый донец.

Он протянул пакет с донесением. Шкуро оживился:

— Ну что? Как у вас? Сбили противника?

Хорунжий отрицательно замотал чубатой головой:

— Никак нет, ваше превосходительство. Прут как оглашенные. Тридцать седьмой полк полностью уничтожен, седьмая донская батарея вырублена целиком. Обходная колонна красных зашла за наш фланг. Цепи прорываются к вокзалу.

Остроухов надорвал пакет, торопливо пробежал донесение и, встав с бурки, растерянно сказал:

— Ваше превосходительство, левый фланг донцов разгромлен. Вся артиллерия левого участка попала в руки красных. Генерал Постовский срочно просит кинуть в бой все резервы и отвлечь красных от его деморализованного участка.

Шкуро вздрогнул. Он тупо поглядел на протянутую бумагу, и, выругавшись, проговорил:

— Что такое? Да ведь красных в три раза меньше, чем нас! Что это такое, я вас спрашиваю, наконец?

Остроухов молча пожал плечами. Внизу снова сипло застонал телефон, и телефонист быстро передал ему трубку.

Остроухов побледнел и закусил губу:

— Ваше превосходительство! Южные переправы форсированы большевиками. Конные части красных переправились через реку Воронеж и входят в слободку.

Шкуро нахмурился. Опустив голову, он о чем-то с минуту думал, затем, решившись, властно сказал:

— Всех из резерва, кроме моей конвойной сотни, кинуть к переправам. Немедленно загнать врага обратно за реку. Генералу Бабиеву с дивизией атаковать в конном строю наступающих буденновцев и сбить.

Буденновцы подпустили бешено мчавшуюся лаву белых без выстрела почти на четыреста шагов. Потом по команде начдива огненным ливнем забили все восемьдесят станковых и тачанковых пулеметов. Двадцать шесть орудий в упор картечным огнем рвали в клочья черную землю и налетевшую кавалерию. Растерзанные, искромсанные тела валялись на земле, стоны умирающих слились с храпом и ржанием издыхающих коней.

Прорвавшись сквозь завесу огня, обезумевшие люди в отчаянии неслись дальше, пока меткая пуля не валила их с коня. Другие, бросив поводья, кидались наземь, притворяясь мертвыми.