Три судьбы. К берегам Тигра. Пустыня. Измена

Аэроплан совсем низко летел над землей прямо на конников. Огрев плетью меринка, Скиба вынесся вперед и неистово замахал папахой выглянувшему из-за борта летчику. Аэроплан с грохотом пронесся мимо, обдав зажмурившихся людей запахом бензина, а через минуту, повернув назад, плавно пошел на снижение. Скиба повернул бледное лицо к разъезду.

— Стоять на месте!

Меринок, недоверчиво прядая ушами, боком подошел к самолету, из которого тревожно глядел на Скибу человек в кожаном шлеме. Рука летчика лежала на пулемете.

— Кто такой? — недоверчиво, не сводя со Скибы настороженного взгляда, спросил он.

— Урядник пятого кубанского полка. А вы кто будете?

Летчик облегченно вздохнул:

— Свой брат, доброволец! Из штаба армии на розыски вашего корпуса.

Расстегнув шлем, он вылез из аэроплана, с удовольствием потянулся и, весело взглянув на Скибу, сказал:

— Чуть было я в вас бомбой не запустил! Вот было бы дело. А вы что, из корпуса генерала Шкуро?

Скиба отрицательно покачал головой.

— Никак нет, ваше благородие, я из корпуса товарища Буденного. — И, выхватив из ножен шашку, закричал: — Руки вверх, чертова паскуда!

Офицер нерешительно поднял негнущиеся руки.

— Вали сюда, товарищи! — закричал Скиба.

Кто карьером, кто рысью, крича и улюлюкая, налетели бойцы.

— Ну, сказывай, откуда залетел? Да не трясись, не укусим, — обыскивая пленного, сказал Скиба.

Летчик с боязливой враждебностью посмотрел на него.

— Не желаешь? Не надо. А ну, Федюк, и ты, Цимбала, седайте на коней да живо в штаб. Ты его, Федюк, впереди себя посади да скажи нашим, нехай скорей идут, аэроплан забирают.

Оставив у неподвижно застывшего самолета двух человек, разъезд двинулся дальше.

Оторвавшиеся от основных сил и нарушившие стратегическую согласованность действий, мамонтовцы действовали на свой собственный риск. Обеспокоенная этим, ставка Деникина выслала аэроплан с предписанием найти ушедшего в тыл красных Мамонтова и повернуть его на Воронеж для соединения с конным корпусом генерала Шкуро. Объединенной кавалерии предписывались новые задачи и было указано направление удара на Москву.

Из захваченных документов и опроса летчика выяснилось, что Воронеж уже третий день занят шкуровцами, а донцы еще только подходят к городу. В письме Мамонтову Шкуро сообщал о том, что ждет не дождется соединения с ним, что кубанские части устали и расстроены и, главное, испытывают огромный недостаток в огнеприпасах.

Получив точные сведения о силах и намерениях противника, командование конного корпуса красных изменило свой первоначальный план и решило ударить на Воронеж, не дожидаясь пехотных подкреплений.

Ночью 19 октября передовые части Мамонтова подошли к городу. Наткнувшись на сторожевое охранение, они не узнали своих и завязали с ними бой. Ожесточенная перестрелка шла всю ночь, только с рассветом белые обнаружили ошибку и прекратили стрельбу.

Двадцатого утром оба белых корпуса выдвинулись далеко за Воронеж. Подошедшие из тыла четыре бронепоезда, поддерживаемые кавалерией, двинулись на север, захватили станцию Рамонь и стали продвигаться на Усмань и Задонск. Две пехотные бригады и семь бронемашин остались в городе. Узнав о подходе корпуса Буденного, белые привели в боевую готовность все свои войска, заняли все городские высоты и переправы через реку. Артиллерия оттянутых назад бронепоездов и полевых батарей ожидала красную конницу.

Наступила ночь. Два стана, отделенные рекой и узкой полосой земли, готовились к беспощадному бою. Над полями низко плыл туман. Во мгле тускло светили костры, их блеклые огни отражались в воде. Редкая стрельба не утихала. Из города глухо доносились неясные взрывы и отрывистый гул.

Перебежчики, главным образом железнодорожные рабочие, рассказывали о тревоге, о нервном настроении белых. А ночь текла медленно, и настороженно глядевшие в темноту люди нетерпеливо ждали рассвета.

Эскадрон, в котором был Скиба, с самого утра попал в прикрытие бригадной артиллерии и в сражении почти не участвовал.

Скиба выполз на край ерика, растянулся в блеклой траве и с волнением разбирающегося в этом человека следил за боем. В стороне, саженях в ста, непрерывным навесным огнем била по вокзалу скрытая холмами трехдюймовая батарея. Снаряды рвались над путями. Скибе было видно, как после удачно разорвавшейся гранаты суматошно забегали люди и повалил густой сизый дым.

Впереди, перед батареей, лежали цепи. Черные точки то сближались, то снова замирали на местах. Рев гаубиц, бивших по Воронежу со стороны 2-й бригады, треск винтовок и четкий стук пулеметов слились в сплошной грохочущий гул.

На правом фланге, у моста через Ворону, нестройно поднялись и снова залегли наши цепи. Ливень свинца тотчас же пронесся над ними, а орудия белых стали упорно долбить по участку, где осмеливались подняться люди.

«Эх, туда теперь беспременно жахать станут. Кабы наши не повернули! — с тревогой думал Скиба, чувствуя, что правофланговые вырвались вперед и остались без поддержки центра. — Не дай бог, с фланга ожгут! Пропали…»