Если первые дни ее пребывания в его доме, в его новой, еще не до конца осмысленной жизни казались ему спасением, то сейчас, особенно после того, как он встретился и поговорил с Равичем, он и вовсе запутался в своих чувствах.
Он никак не мог понять, почему вместо того, чтобы злиться на жену за ее измену, он начал испытывать к ней еще более теплые чувства, жалеть ее, вынужденную вести двойную жизнь. Как если бы она была еще жива и он, узнав о ее измене, боялся потерять ее окончательно. Но потом понял, в чем дело: он же сам теперь изменил ей. Она лежала голая, в холодильнике морга, и обратного пути в жизнь у нее уже не было, а он, Герман, грелся в объятьях ее близкой подруги. Это ли не было предательством? Изменой? Какой-то мерзостью?
Галя — чужой для их семьи человек. И он не собирался впускать ее в свою жизнь. Нет Алены — значит, они будут жить втроем, он и дети. Научатся жить без мамы. Герман будет готовить, убираться, зарабатывать деньги, постарается как можно больше времени проводить с детьми, чаще бывать на даче, даже варенье научится варить.
У них все получится, ведь они живы. Да, они будут грустить и плакать по Алене, вспоминать ее и будут как бы чисты перед ней, ее памятью, потому что не впустят в свою жизнь чужого человека.
Размышляя об этом, Герман, конечно же, лукавил, потому что каким-то участком своего мозга, особенностями своего мужского естества допускал, вспоминая переполненную страстью Галю, что время от времени они все же будут встречаться. Но не у них дома, а у нее. И что ничего преступного, предательского в этом нет.
Но вот сейчас, когда нервы его оголены, когда он так страдает и не может разобраться в своих чувствах и мыслях, ему все же лучше побыть одному. Совсем одному.
К тому же он, сгорая от стыда перед собой же, оставшись один в квартире, снова и снова продолжал играть в убийственную и разрушающую его игру, словно Алена была дома. Он разговаривал с ней, звал то на кухню, то в спальню, задерживался на деталях, мелочах, которые делали эту игру вполне себе реалистичной. То спрашивал, стоя у плиты рядом с закипающим бульоном, солила ли она его, то отвечал на ее вопрос, нет ли у него чего светлого, чтобы закинуть в стиральную машинку, мол, да, сейчас принесу две майки… Приоткрывая дверь в ванную комнату, он спрашивал ее, не забыла ли она полотенце. Она очень часто, принимая ванну, вдруг вспоминала, что не захватила полотенце, и кричала, звала Германа, чтобы он принес его.
«Разговаривали» о детях, он расспрашивал ее о работе, о том, как там поживает ее «любимая» Драконовна, предлагал пойти с ней в кино или просто прогуляться по парку на Воробьевых горах… И вот так, слоняясь по пустой и тихой квартире, вдруг замирал, понимая, что сходит с ума. Что Алены в доме нет и уже никогда не будет. И что ни одна женщина на всем белом свете не заменит ему ее. Что никто не умеет так радоваться жизни и смеяться, так шутить и заполнять жизнь семьи светом, теплом, надеждой. Что никто не будет так любить его, как она.
А она любила его, в этом он не сомневался. И встречаясь с Равичем, каждый раз разочаровываясь в нем, она спешила поскорее вернуться домой, чтобы лишний раз убедиться в том, что Герман — лучший. Что она по-настоящему любит только его.
Сейчас, когда он остался совсем один, ему не оставалось ничего другого, как убеждать себя в том, что Алена была редкой, уникальной женщиной, и что ему повезло с ней, и что теперь, когда он узнал о том, что у нее был любовник, он в этом должен винить прежде всего себя. Если бы она была счастлива с ним, разве появился бы в ее жизни другой мужчина?
— Тебе кофе с молоком? — спросил он ее, находящуюся где-то в глубине квартиры. И даже услышал ответ, мол, да, с молоком.
— Все готово, пойдем завтракать! — позвал он ее и моментально пришел в себя, когда в передней раздался оглушительный, как ему показалось, звонок.
При мысли, что это снова могла быть Галя, он даже поморщился, словно от боли. И поплелся к двери. Не открыть он не мог, не такой уж он бессердечный человек, но когда откроет, ему придется вновь повторить свою просьбу оставить его в покое.
Он посмотрел в глазок: это была не Галя! Незнакомая женщина.
Снова кто-то пришел за маслом? Тема масла стала ему ненавистной, он все больше и больше уже начал склоняться к тому, что из-за украденного масла Алену и убили.
Он открыл дверь. А что, если эта незнакомка с круглым розовым лицом и внимательными глазами сейчас и расскажет ему всю правду об Алене и назовет имя убийцы?
— Герман? — спросила женщина.
Ей было под сорок, высокая, полноватая, одетая в розовую куртку и голубые джинсы. Каштановые волосы уложены на затылке в тяжелый узел.
— Да.
— Мне надо с вами поговорить.
Он жестом пригласил ее войти. Кто она такая? Что ее могло связывать с Аленой?
— Меня зовут Тамара. Я работаю поваром в детском саду, где работала ваша жена, Герман.
Ну точно, масло! Он тяжело вздохнул.
— Проходите, пожалуйста.
Он предложил ей сесть в кресло, сам расположился напротив. Вот что, что она ему сейчас скажет?
— Примите мои соболезнования…