24 декабря. Завтракал сегодня Рачковский. Говорил он, что всех террористов, живущих в Париже, сейчас 300 человек и он за ними следит. Про Тихомирова Рачковский сказал, что, когда он захотел изменить свой profession de foi[68], Маренгейм, который себе приписывает его обращение, был ни при чем. Сносился с Министерством внутренних дел Карцев, генеральный консул в Париже, который получил письмо от Плеве по этому вопросу. Плеве тогда управлял Министерством внутренних дел на правах товарища. Но разговоров и у Карцева с Тихомировым не было, все это выпало на долю Рачковского, который не сочувствовал прощению Тихомирова, человека, который участвовал в убийстве Александра II, который весь был забрызган его кровью. Рачковский предложил ему в прошении к царю вполне искренно во всем сознаться. Записка его была ужасна: кровь, кровь – вот была ее суть. Он не ожидал, что царь, Александр III, прочитав прошение Тихомирова, его простит, такое ужасное впечатление производила эта записка.
Рачковский сказал, что редактор «Temps Ebrard» продал Египет англичанам, что это известно всем политическим людям Франции, что Ebrard идет всегда на политический подкуп.
26 декабря. Рассказал Романченко про свадьбу Александра II в Царском Селе. Венчался он в маленькой домовой церкви дворца 2-го или 3 июля 1879 года, 6 недель спустя после смерти царицы. Одет был царь в сюртуке кирасирского полка. На свадьбе были Адлерберг, Милютин, Лорис, Суворов и Рылеев. Венчал их священник Рождественский. Свадьба была днем, затем обед, на котором были все эти лица. До обеда царь заходил к Лорису, но не застал его, затем прислал ему сказать, чтобы приходил к обеду в сюртуке без траура. Когда после свадьбы царь раздевался, он сказал своему камердинеру Подтягину: «Сейчас венчали частного человека». Все сделано было очень секретно.
1897 год
1 января. Про рескрипт, данный вел. кн. Сергею Александровичу, говорят, что он написан Истоминым, а нежные в нем слова прибавлены самим вел. кн. Сергеем, и попал он в Министерство внутренних дел готовым, для Горемыкина же явился сюрпризом.
13 февраля. Соловьев на днях разрешил выпуск в Петербурге III тома сочинений Маркса, сказав при этом в оправдание себя Назаревскому, что два первых тома были разрешены до него, а третий так написан, что сам автор не в состоянии понять того, что написал.
4 июня. Доклад министра путей сообщения дал на несколько часов В. А. Мясоедов-Иванов, где говорится о том, что замешательств будет гораздо меньше на дорогах в два пути (царская пометка: «Я в этом вполне убежден»); где говорится, что в последние четыре года русская сеть увеличивалась более чем на 30 % своей длины (пометка: «Очевидно»).
26 июня. Про гибель крейсера «Гангут», о котором писали, что он якобы получил пробоину оттого, что наскочил на неизвестный подводный камень, Е. В. сказали, что никакого камня не было, а неброневая обшивка его разошлась. Вот как ужасно строят у нас суда, которые стоят миллионы!
15 июля. Рачковский сказал, что выслан из Парижа по его настоянию Гравенгоф, который здесь портил Витте – являлся к банкирам якобы от него и входил в разные выгодные для себя с ними сделки. Витте потребовал, чтобы он уехал из Петербурга, так как он там с beau-frere’ом[69] Витте Мернингом сделал невозможные вещи – подделал бумаги, подписи одного из генерал-губернаторов и проч. Витте все обделал, чтобы Гравенгоф с Мернингом удалены были из Петербурга. У Гравенгофа здесь, в Париже, бывали вел. князья Владимир и Алексей, жил он здесь очень открыто, но слыл за темного человека. Про этих вел. князей Рачковский сказал, что они пользуются здесь печальной репутацией.
1 ноября. Валь говорил, что вся баденская история, т. е. что царь не принял Баденского, вышла из-за того, что Баденский назвал кому-то Гессенского дураком. Валю рассказывали, что в Дармштадте царь и Гессенский проводили время в следующем: сидя у окна, они бросали на улицу яблоки, и публика подбирала их.
Молодая царица так избалована, что ей ничто не по вкусу, самые дорогие бриллианты и проч. – все ей мало, все не нравится. Молодой Ванновский сказал про молодую царицу, что в Петербурге ее называют горбом царя, что ее терпеть не могут, что маленький сад, который по ее желанию устроили возле Зимнего дворца, сделал ее еще более ненавистной народу, так как город ради этого сада обложил лишним рублем мещанское сословие.
28 ноября. Толстая, урожденная Шереметева, которая чаще других видит царскую чету, которую никто почти не видит, рассказывала Морголи, что у молодой царицы всего два сюжета для разговора: дети, их воспитание, здоровье и проч., и «Готский альманах». В этом последнем разговоре царица неутомима – она знает до мельчайших подробностей родословную всякого дома наизусть.