Три самодержца. Дневники генеральши Богданович

27 декабря. Говорят, что Горемыкин теперь занят ревизией сумм Департамента полиции. Общественный слух говорит, что он хочет проверить Дурново, что будто при нем там были злоупотребления и недочеты, а интимная хроника, с Валем во главе, в этих недочетах винит Н. П. Петрова, что теперь Горемыкину приходится спасать приятеля, так устроить ревизию, чтобы оказалось все в порядке за время управления Петровым этим департаментом. По рассказам Валя, Петров не теперь, а гораздо раньше, очень жирно там поживился.

28 декабря. Был у нас митрополит Палладий. Рассказал он, что Синод намерен поднести образ Тертию Филиппову. Это по инициативе Победоносцева или «Петровны», как его называют, поднесут за то, что Филиппов содействовал у Витте, чтобы было выдано Победоносцеву 3 млн 400 тыс. руб. на церковноприходские школы. Оказывается, Победоносцев выхлопотал эти деньги у Витте, а Филиппов, узнав об этом, назначил над ними контроль. Чтобы контроль к нему не придирался, Победоносцев и придумал подношение образа. Филиппов желает, чтобы образ ему был поднесен в Синоде, с подобающей торжественностью.

1896 год

4 января. Привез Рабинович от Маркова стихи «Антон Горемыка». Вот они:

Друг, не верь пустой надежде,
Говорю тебе, не верь! —
Горе мыкали мы прежде,
Горе мыкаем теперь!
Граф Валуев горе мыкал,
Мыкал горе Маков цвет,
Но не много он намыкал
И увял во цвете лет.
Всей Россией управляя,
Горе мыкал Лорис сам,
И в Европе угасая,
Горемыкой умер там.
Граф Игнатьев из-за моря
На Лориса место сел,
Повернулся, мыкнул горе
И недолго усидел.
А Игнатьеву на смену
Горе мыкать стал Толстой,
От усердья лез на стену
И намыкал – ой-ой-ой!
Но Толстой сошел в могилу,
Дурново сменил его,
Дурно – во, как это было!..
И прогнали Дурново.
И во всех министрах этих —
Хороша ль, не хороша —
Пребывала непременно
Горемычная душа.
Да, обманчивой надежде,
Говорю тебе, не верь.
Горе мыкали мы прежде,
Горемыкин и теперь.

5 января. Асланбеков принес нам следующие стихи:

Наше внутреннее дело
То толстело, то дурнело (Толстой – Дурново),
Заикалось и плевалось (Заика – Плеве),
А теперь в долги ввязалось (Долгово – Сабуров).
И не дай бог, если вскоре
Будем мыкать только горе (Горемыкин).
На Руси – увы! —
Злые две напасти:
На низу – Власть Тьмы,
А вверху – тьма власти.

Это очень зло сказано, но есть доля, и большая доля, правды.

11 января. Безродная говорила, что Горемыкин ленив на работу, любит сидеть у Петровых и ужинать у Зеленко, куда собирается веселая компания.

5 февраля. Насчет перехода тюремного ведомства к юстиции было экстренное заседание в Гос. совете, заседание секретное, канцелярия не была допущена, Плеве записывал. Члены Гос. совета допрашивали Горемыкина и Муравьева, каким образом произошел переход тюремного управления из одного ведомства в другое без совещания в Гос. совете. Горемыкин спутался в ответах, Муравьев же объяснил, что это было сделано по его инициативе, – он доложил царю – и последовало высочайшее повеление. Были потребованы от Муравьева объяснения, почему он это сделал незаконным порядком. Объяснения он должен был дать в следующем заседании, но Победоносцев не допустил до этого. Так как ему всегда открыты двери к царю, он поспешил к нему и доказал ему, что Гос. совет подкапывается под самодержавие. Он сумел так убедить царя, что было приказано Гос. совету все это дело предать забвению.

12 февраля. Е. В. сказал Н. П. Петрову, что его имя часто упоминается теперь по поводу истории его приятеля Меранвиля, который якобы взял за дележ имений таврических богачей Поповых 300 тыс. руб. с них обманом. Деньги эти он поделил с Зеленко. Один из братьев Поповых женат на Скалой, но женился больной, жену заразил, и оба уехали лечиться в Париж. В это время происходил дележ. Меранвиль ездил в Париж и там обобрал Попова, а теперь Скалон, который командует в Одессе дивизией, начал это дело против Меранвиля.