Три самодержца. Дневники генеральши Богданович

Полковой командир Гадон сообщил об этом начальнику дивизии Озерову, тот корпусному командиру Васильчикову, который, в свою очередь, доложил вел. кн. Николаю Николаевичу. От вел. кн. Николая Николаевича дано было знать, что для беседы с солдатами приедет Озеров. Озерову дано было приказание говорить с солдатами самым миролюбивым образом, не поднимая разговора о вчерашней сходке и об их криках. По приезде в полк Озеров удалил всех офицеров и начал беседу с солдатами с того, что он приехал к ним не как начальство, а как товарищ, чтобы они были с ним вполне откровенны, что никаких взысканий на них наложено не будет. Солдаты заявили, что свои требования они предъявят на бумаге, и написали 16 пунктов. Когда Озеров затем передал весь свой разговор с солдатами Гадону и ротным командирам, все пришли в ужас. Гадон и офицеры отлично знали, кто мутит в полку, и находили, что этих лиц надо арестовать, но теперь было обещано, что никому никакого наказания не будет. Ротные командиры отправились в роты разбирать предъявленные солдатами пункты. Многие из солдат не все понимали, что там написано, но все единодушно стояли за один пункт, что «землицу» дать надо.

Гадон отправился подать свою отставку, первым же подал в отставку Старицкий, которому солдаты кричали «вон»… Он находил, что при таких условиях, когда солдатам даже внушения не было сделано, оставаться в полку ему немыслимо. Это происходило 10-го числа. Отставка Гадона принята не была. Царь его принял ласково и сказал ему, что ему ничего не угрожает.

В это время полковые смутьяны Басин и Прытков во время бесед ротных с солдатами смело себя держали. Понимая, что если этих двух лиц не арестовать, то опять возникнут митинги, 9-го числа дано было знать об этом вел. кн. Николаю Николаевичу, который в эту минуту находился у своей дамы сердца Потоцкой. Оттуда он снесся с царем и известил командира Гадона, что сделаны распоряжения, что из Красного Села уже отправлено войско, всякого рода оружие с пулеметами, чтобы увезти из Петергофа преображенцев. Все офицеры пришли в ужас от этого сообщения. Гадон доложил вел. князю, что никакого возмущения нет, что полк в данную минуту на учении и в нем все спокойно. Он получил на это ответ: «Que voulez-vous que je fasse? C’est la volontè de monsieur d’en haut»[113], т. е. царя. Вот цинизм! Гадон стал умолять, чтобы остановить войско, которое шло форсированным маршем на разоружение полка. Наконец Гадону удалось уговорить вел. князя позволить ему самому взять оружие у солдат. Тогда он выстроил полк, арестовал сначала Васина и Прыткова, которые спокойно исполнили приказ, а потом взял оружие у тех рот, которые были виноваты. Войска, т. е. пехота, кавалерия, артиллерия и пулеметная рота, остановленные невдалеке от полка, конвоировали затем полк до Красного Села, где было объявлено полку, что мятежные роты с их офицерами ссылаются в село Медведь, где будет произведено следствие над их проступком и затем суд. Под конвоем Финляндского полка преображенцы были отправлены в это село. Финляндцы вели себя по отношению преображенцев с большим тактом, не так, как драгуны, которые всю ночь стояли пикетами вокруг полка, оскорбляли офицеров и солдат, а когда им Преображенские офицеры доказывали, что они не правы, они грубили им.

Из Петербурга был приказ, чтобы преображенцев непременно обвинить по ст. 110, т. е. в каторжные работы. Во время беседы Гадона с вел. князем последним было сказано также: «Dans tous les règiments de Krasnoiè Sèlo c’est mauvais, la position est insoutenable»[114]. Старицкий обвиняет Трепова, что это он так повернул дело, что, когда Гадон вышел от царя, он встретил Трепова, который после него вошел к царю.

2 ноября. Рассказал Зилотти следующее. В день 14 октября он был послан Бирилевым посмотреть, что случилось в Фонарном переулке. Он приехал туда на автомобиле, когда уже были отправлены раненые. Для полиции не оказалось извозчика, и двух – пристава и другого полицейского – Зилотти взял в свой автомобиль и привез их к тому месту, где находился раненый коновод экспроприаторов, назвавшийся «Сергеем». Он лежал на булыжной мостовой, голова его была прислонена к водосточной трубе, и Зилотти, опасаясь, чтобы он не умер, – не из чувства человеколюбия, а для того, чтобы можно было узнать что-либо от него, – не обращаясь ни к кому, сделал несколько замечаний, что он может умереть, что надо ему расстегнуть ворот и проч. Караул над этим раненым поручен был прапорщику Асееву, который с места написал вел. кн. Николаю Николаевичу обвинение на Зилотти, что он-де высказал сочувствие преступнику. 18-го числа Зилотти получил повестку явиться к генеральному прокурору. Он думал, что его вызывают в качестве свидетеля, а оказалось – в качестве обвиняемого и по такой статье, которая влекла за собой каторжные работы. Это было сделано по высочайшему повелению, благодаря докладу Бирилева царю. Зилотти удалось избегнуть этой кары.