Три пункта бытия

Тем более это оказалось бы неплохо, что ведь и у Курильского чувство обязанности тоже было развитым, он вообще-то был человеком порядочным.

Правда, он был далеко не таким обязательным человеком, как тетушка Марина, зато всякое внушение у него звучало почти так же, как у нее: «Я должен и обязан, а значит, ты тоже должна и обязана, значит, все вокруг нас — должны и обязаны!» Больше ничего. Никакой другой логики.

Ирина Викторовна подозревала, что, если бы в свое время отец не столь рьяно втолковывал Аркашке все, что касается его обязанностей, может быть, у мальчишки и не зародилось такой лютой ненависти к ним. Ну, а когда она появилась, эта ненависть, — отец спасовал, отступился и стал Аркашку хвалить, за то, что он — не злодей, не бьет окон, не шляется неизвестно где по ночам, разве только изредка...

Господи, как же все-таки знала и понимала Курильского Ирина Викторовна! Право, бестактно и даже бесчеловечно так человека во всем, хотя бы даже и в том — как знает и понимает он тебя! Все тебе известно: что он подумал о тебе сейчас, что подумает завтра, в глубоком убеждении, что уж кто-кто, а он-то знает тебя лучше, чем ты самое себя!

Когда-то, задолго до того, как «произошло все», Мансуров-Курильский, бывая в командировках, писал ей дважды в неделю, не реже. Очень подробно писал.

А она, отвечая, делала это в телеграфном стиле.

И вот этот именно стиль, который ей и самой-то казался уже тогда и странным, и неуместным, за который она, бывало, жестоко упрекала себя, теперь утвердился у них в доме, и Курильский был уверен, что это не кто как он ввел его, что это полная неожиданность для нее — ни единого лишнего слова, отсутствие всяких интонаций и даже, кажется, знаков препинания в фразах: «Я — пошел», «Обедать — когда», «Телефон — звонили».

Предстоящий отъезд Аркадия наложил печать на семью Мансуровых, печать некоторой грусти, недоумения: ну, как это так — Аркашка, мальчишечка, несмышленыш, и вдруг в армию? В этом недоумении все сходились и даже сближались, разногласий не было, но даже там, где они были, и там состоялась как бы негласная договоренность: серьезных вопросов до поры до времени не поднимать. Вот уедет сын — тогда уж. Пусть человек уедет в хорошем настроении, с хорошими представлениями о родительском гнезде.

Поэтому и тот скандал, который поднял-таки Мансуров, протекал тоже в рамках, а, строго говоря, может быть, и не был скандалом, не шел дальше выяснения некоторых отношений.

Во всяком случае, Ирина Викторовна очень терпимо отнеслась к нему, а одна фраза Мансурова-Курильского задела ее душевно, за одну фразу она была даже благодарна ему.

Мансуров-Курильский почти под самый занавес сказал:

— А тебе не приходило, что я за эти годы тоже ведь мог бы найти чего-то?

Нет, Ирине Викторовне не приходило.

Ирина Викторовна не ответила, только пожала плечами, но задумалась, думала еще долгое время после того, как занавес был окончательно опущен, да и теперь еще мысленно возвращалась к этим словам: «Найти чего-то».

Что у Мансурова-Курильского могла бы возникнуть своя собственная любовная история — она представить не могла: в нем не было готовности рисковать, переживать, ну, например, переживать неофициальные, а тем более официальные призывы к благоразумию по месту службы, это он воспринял бы как полнейший крах и катастрофу. Того проще — будет назначено свидание, значит, нужно идти, не опаздывать, а служебную машину использовать неудобно и неприлично, а идти просто так — тоже неудобно и, пожалуй, тоже неприлично.

Но вот, несмотря на все это, у Мансурова, должно быть, могла появиться тоска по чему-то другому, и ему было не чуждо «найти чего-то».

Ведь не сказал Курильский — «найти кого-то». Нет, не сказал. А это уже было, как и у нее, — она ведь тоже прежде всего искала не столько кого-то, сколько чего-то и что-то, какую-то иную жизнь, какие-то иные представления и понятия. Другое дело, что все это можно было найти только через кого-то. Она и не скрывала этого от Никандрова, наоборот, подчеркивала это перед ним и сама хотела быть для него «чем-то». Хотела быть аксиомой.

«Но вот в чем дело, — тут же, еще во время разговора с мужем, побежала ее мысль дальше, — а ему-то, Никандрову, действительно ли нужно было что-то? Да или нет? Может быть, его вполне устраивал кто-то — безо всякого там чего-то?» Поставив, как это не удивительно, только сейчас, только в разговоре с мужем этот вопрос, она уже не могла не развивать его дальше и дальше.