Три пункта бытия

Ну, ладно, мужикам, по их натуре, нужна любая техника, лишь бы она была новой, любая теория, лишь бы она сводила какие-нибудь концы с какими-нибудь другими концами, а женщинам? Им-то какое дело до всего этого, если в этом начисто отсутствовали проблемы семьи, брака, деторождения, воспитания, домоустройства, любви, вообще человеческой психологии и морали? Вообще непосредственной жизни?

Ирина Викторовна никогда не находила удовлетворительного ответа на свое недоумение, однако уже в самом недоумении и скрывалась, кажется, та загадка, которая была импульсом ее, в общем-то очень активной деятельности по должности завотделом: «Загадочно? Непонятно? Что-то не совсем так, не совсем, и даже совсем нелогично? Значит — интересно!»

Мало того что интересно было Ирине Викторовне, она еще умела внушать этот интерес, эту логику алогичности даже таким женским женщинам, как Нюрок и Анюта Глеб.

А вот Валерии Владимировне, еще одной своей сотруднице, она этого интереса внушить не смогла, потому что, будучи очень хорошим работником, Валерочка совершенно не нуждалась ни в интересе, ни в безразличии. Не нуждалась же она ни в том, ни в другом потому, что не была женщиной. По крайней мере, в том смысле, в каком это понимала Ирина Викторовна, или Нюрок, или Анюта Глеб.

К ней-то, к Валерии Владимировне, под ее защиту, и решила теперь обратиться Ирина Викторовна — вот до чего она дошла!

Валерию Владимировну Поспитович — несмотря на то, что сотрудницы отдела очень редко и мельком видели се мать, Поспитович-старшую, и ее дочь, младшую Поспитович, — трудно было представить одну, без этого старшего и младшего окружения.

Все три женщины — старая, но моложавая, не старая и не молодая, а скорее всего вневозрастная Валерия и Светочкиного возраста, но очень старообразная девочка — все были односерийные, серьезные и умные, сизовато-седого цвета, с лицами, словно вписанными в треугольник.

Немногочисленными деталями и чертами своих индивидуальных обликов все трое, казалось, могли обмениваться между собой так же легко и просто, как носовыми платочками: внучкины косички можно было на недельку-другую приплести к бабушкиной голове; бабушкины очки — водрузить на внучкин нос; косички и очки — совершенно подошли бы Валерии Владимировне.

Все трое были женщинами, имея на этот счет совершенно неопровержимые доказательства: прически, косички, кофточки по некоторой моде, бюсты, фигуры необходимых очертаний. Они отнюдь не были мужеподобны, две из них были матерями, а у третьей не было никаких видимых препятствий на этом пути, но, несмотря на все и как бы даже вопреки всему этому, у всех трех отсутствовал главный признак: пол.

Они были женщинами, но только в силу некоторых конструктивных особенностей организма, женственности же в них не было ни капли, о понимании ими того факта, что они — женщины, тем более что такое женщина вообще, — не говорила ни одна их черта, ни одно выражение глаз, ни один жест и ни одно движение.

Более того, у всех трех было, по всей вероятности, полное пренебрежение к такому пониманию, а за скромностью и сдержанностью скрывалась тоже полная и безусловная уверенность, что такие, какие они есть, они и должны быть.

У них был род, а пола не было, словно у неодушевленных предметов, таких, например, как гайка, сосна или полка. Разница состояла только в том, что никто и никогда не сможет доказать, почему гайка называется гайкой, а не гаем и не гайком, почему сосна женского рода, а кедр — мужского, почему среда — это она, а четверг — он, где-то и когда-то так повелось, вот и все; у Поспитовичей же дело обстояло иначе — они как будто сами, по собственному желанию, после долгих размышлений и подсчетов присвоили себе грамматический род и отказались от пола. Они стали как бы самоопыляющимися.

Никто никогда не видел их в обществе мужчин, они как будто вообще не имели к мужчинам ни малейшего отношения.

Однако если у Поспитович старшей и средней были дети, значит, все-таки их обнимали мужчины. Трудно было представить себе этих мужчин, даже внешне. Разве что — в очках с тонкой позолоченной оправой (точь-в-точь таких же, как у Поспитович-бабушки), расчесанных на прямой пробор, с желтыми портфелями в руках, с желтыми узорчатыми ботинками и с безукоризненным педикюром на ногах, три раза в неделю принимающих общий массаж и два раза — пурген.

И, должно быть, в силу всего этого, по сумме всех этих данных, Ирина Викторовна и Анюта Глеб, а Нюрок тем более, однажды почувствовав свою несовместимость с Валерией Владимировной, никогда уже не пытались это чувство преодолеть...

Пожалуй, наиболее терпимо, лояльно и даже более других безразлично относилась к Поспитович Ирина Викторовна, вероятно потому, что по долгу службы она должна была утверждать и действительно утверждала в отделе дух взаимного уважения, но так было лишь до тех пор, пока с нею не «произошло все».