Три пункта бытия

— Ты слишком беспокойный, Ганс! — Она треплет его по волосам. — Ты не уйдешь? Никогда?! Ты теперь мой? Зачем скучать? Зачем много думать и забывать о деле? Покойный Гуго никогда не говорил мне, о чем он думал... Он был очень похож на Иоганна, своего отца, и на моего отца — Вальтера. Они совсем из разных семейств, Иоганн и Вальтер, а Гуго, между тем, был очень похож на них обоих. Когда я пришла в его дом, я почти не заметила какой-нибудь разницы со своим домом. Еще Гуго очень не любил политику. Он всегда мечтал о том, чтобы устроить капитал на хорошие проценты в банк или приобрести выгодные акции, и когда он уходил на войну — он громко спорил с Иоганном. Иоганн хотел расширить хозяйство, а Гуго — купить акции военной компании... Еще он очень любил яичницу с пивом. С пивом моего отца... Мой отец варит пиво лучше Иоганна, лучше всех в округе!

— Гуго подходящий был мужик?

— Он был хороший человек... И совсем не такой беспокойный, как ты. Только Иоганн был прав: к концу войны продукты будут на вес золота, и я не представляю себе, что бы случилось с нами, если бы я послушалась Гуго, и мы вложили бы все свои средства в военные акции!

Засыпали Иван и Элиза рано, чуть только смеркалось.

А утром Иван выходил из дома, когда французы уже кормили скот. Он потягивал носом воздух — пахло силосом, запаренной соломой, запахи были острые. Приятно было...

В конюшне осматривал першеронов. Лошади принадлежали ему, Ивану, но он отказывался верить этому.

Следующую осень он хотел работать на сноповязалке сам. И теперь беспрестанно чистил ее, смазывал, вынимал части, ставил обратно — без конца любовался своей машиной. Своей?!

Пахали зябь... Першерон тащил двухлемешный плуг. Мускулы его собирались в желваки... Пласты земли ползли на лемеха, изгибались, падали, падая, подставляли солнцу свое нутро. Конский пот, запах сырой земли, аромат глубокой осени...

— Но, родной! Но-но-но-но! Родимый!

Першерон падает грудью вперед, узлы из мышц затягиваются у него под кожей... Постромки — струны. Вынес! И дальше шагает спокойно, тяжело ступая лохматыми ногами. Сперва упрямился, не шел, а теперь понял, богатырь, по-русски!

Соберем хлебца на будущий год! Соберем...

Французы вносят удобрения. И они кричат на лошадей по-своему. Едва поспевают за Иваном.

Пахать Иван им не дает! Сам поднимает свою землю!

Выходит в поле и Элиза. Встает в конце загона и ждет, когда приблизится с плугом Иван. Улыбается.

— Эх, милый! Нажми, богатырь!

Посмотрели бы сейчас на хозяина такого свои, деревенские!

* * *

Однажды в зимнее туманное утро приехал Вальтер, отец Элизы. Он вошел в дом, когда Элиза и Иван завтракали.

Это был большой, тучный человек с красным лицом, на котором выступала паутина синих жилок. Жилками густо были покрыты нос и щеки. Он имел землю, небольшой пивоваренный завод и страдал одышкой.

— Это мой управляющий, отец, — сказала Элиза, здороваясь с отцом, и кивнула в сторону Ивана. — Ганс Колешников.

Отец не обратил на управляющего ни малейшего внимания. Он был осведомлен о его существовании.

— Покажи мне хозяйство!

— Сейчас, сразу?

— Да!

Элиза позвала с собой Ивана, и они вышли втроем.

От пивовара не ускользнула ни одна мелочь. Он спрашивал, когда снова должна отелиться Мэри, та самая Мэри, теленок которой чуть ли не с первых дней своей жизни уже кое-что знал о дочери Вальтера, Вальтер спрашивал, какую солому ей запаривают, в какую сумму и где застраховано имущество. На каждый предмет Вальтер смотрел несколько раз: взглянет, прикроет глаза, подумает и взглянет снова.

Остановившись у нового овощехранилища, он спросил:

— Сколько уплатила за работу?

— Это сделал... мой управляющий...

— Да... Да. Значит, обошлось дешево? А лес?

— Шестьсот марок. У герра Вернера.

Осмотрели вагонетку, на которой из скотного двора вывозился в отстойник навоз, и другую — для подачи корма.

— Тоже управляющий?

— Тоже.

Элиза отвечала быстро, но не больше, чем спрашивал отец. Иван молча шел за ними, глядел на Элизу.

«Гордая! А почему? Есть у нее хозяин! Одна бы разве управилась?»

Вальтер же не замечает Ивана... Потому и не замечает, что хозяин — он, Иван. Вальтер этого не признает... Иоганн фон Граббе тоже не признавал...

В первый раз Иван вот так, будто со стороны, смотрит на свою работу, а работал он за четверых и не напрасно. Новые постройки, всюду его забота, его руки.

Отнять все это у него может только Элиза. Но она этого не сделает. Она довольна, она гордится.

Только к обеду возвращаются они домой. Вальтер много ест, пьет и молчит... Иногда он подолгу смотрит на Ивана.

Наконец, вытерев салфеткой губы, приступает к делу: