Со следующим мешком на плечах он снова заглядывает вниз. Элиза смотрит вверх — ждет его... Может быть, думает: бессловесный.
— Берегись, Элиза! — Рожь льется вниз густым ручьем.
— Берегись! — Снова течет рожь, и снова Иван разглядывает хозяйку. Скоро останется одна: Иоганн совсем плох... — Берегись, Элиза!
— Отдохни, Ганс! Молодец — как ты работаешь! — Тыльной стороной руки она вытирает лоб. Иван спустился к ней и присел на лестницу. Элиза стоит в углу, ее плохо видно. Наверху туман.
— Давно ли вы в плену, Ганс?
Он рассказал: был в разведке, взводом ходили, человек тридцать. Выполнили задачу, дорогу осмотрели, с немцами пострелялись — чтобы узнать, где у них окопы... Пришли в местечко, в котором стояла своя часть — никого! Ушли! И хотя бы оставили сообщение, куда ушли. Кругом спокойно, можно было сообщить. Штабс-капитан Чураев, командир — выпить у него забота! Пошли догонять и заблудились... Болота, незнакомые места... Бродили — и прямиком в расположение противника... Помолчал, помолчал, махнул рукой, спросил:
— Элиза!
— Да?
— Вы моей женой интересуетесь?
— После, Ганс. Быстро наверх, надо носить зерно. Носить, носить.
А утром она снова будто его и не видит, не замечает. Прошла рядом, он уступил дорогу. Бункер сверху закрыли сеном.
Через несколько дней приехал небольшой, в чиновничьей форме человек.
— Фон Мюллер! Инспектор «Имперского управления распределения»!
Кисти рук у него волосаты, весь он сухой и костлявый.
Жак заглянул в пустой склад, где еще недавно было зерно, подмигнул Ивану. Иоганн фон Граббе низко раскланялся с чиновником, опираясь на палку, зашагал вместе с ним к амбару. Медлительность его исчезла, говорил он быстро, неразборчиво. Чаще всего Иоганн восклицал:
— Фон Мюллер! Фон Мюллер!
После осмотра склада и скотных дворов, всей усадьбы, фон Мюллер долго сидел в доме и пил пиво. Уезжая, с ног до головы осмотрел Элизу, сказал:
— Хорошо! Я подумаю!
Проводив чиновника, Элиза пошла наверх, еще больше, чем всегда, строгая, спокойная, никого не замечая вокруг себя.
— Как его зовут по-русски? — спросила Элиза, вытирая тряпкой розовый, мягкий нос теленка.
— Этот? Телком называется. Телок! Можно по-другому: теленок, теленочек.
Элиза стояла вполоборота, строгая, с резкой черточкой под полной щекой. Иван испугался, что побоится это сделать, и положил — не свою, а чужую руку ей на плечо.
Она отшатнулась.
Он схватил ее за талию. Она толкнула его. Он прижал ее к себе. Минуту она сопротивлялась, упершись в грудь руками, потом положила голову на плечо Ивана и вздохнула.
— Нельзя, чтобы кто-нибудь видел!
Чепчик висел у нее на шее, под конопляными волосами розовела кожа.
Когда она подняла лицо, у нее были все те же постоянные, спокойные глаза.
— Мой прекрасный, — сказала она, — запомни: пока жив Иоганн, никто не должен этого знать. Иначе... — она помедлила, — я останусь без наследства, ты же останешься, может быть, и без жизни. Не отчаивайся. Ждать — недолго, все изменится для нас очень скоро.
Умер Иоганн через два месяца, и на другой же день Иван поселился в хозяйских комнатах. Там все блестело: полы, стены, громадные деревянные кровати. Блеск исходил и от самой хозяйки — от ее волос, и от бледно-розового румянца.
Жак — этот неуемный балагур — явился к Ивану с поздравлениями, он заготовил объявление в «Брачную газету»: «Сим имеем честь довести до сведения всех родных и близких, а равно и других наших благожелателей, что сего числа заключен между Гансом Колешниковым и Элизой Граббе брак, который покоится на взаимном понимании чувств, уважении друг к другу, бескорыстной привязанности и общих стремлений...»
Иван прервал Жака:
— Двоим любо — третий не суйся! Видал!..
И показал Жаку кулак. Француз не смутился. Он долго просил Ивана поточнее перевести ему: «Двоим любо — третий не суйся» и с новой русской пословицей отправился к своим друзьям. Веселый парень был этот Жак!
— Вот посмотришь, Ганс, как мы заживем! — говорила Элиза. — Еще никогда мне не было так хорошо. А все ты — Ганс! Мы сумеем сбывать продукты по настоящей цене. В конце концов все тот же фон Мюллер окажет мне услугу. Все дело в сбыте. Как хорошо, что ты тогда решился! Помнишь — в телятнике?.. Я никогда не думала, что ты это сделаешь!
Ивану тоже хорошо с этой женщиной. О такой сытой, хозяйской жизни он и не мечтал никогда! Вот только...
— Словно я живу на двух дорожках, Лиза! Одна — наша с тобой, другая в России... И что туда тянет — не знаю, ежели здесь все лучше!