Три пункта бытия

— Я тоже в метро видел мужчину без пальто и без шапки. Но тебя не вспомнил.

— Да-а, закаленный мужчина... или — сбежал откуда-нибудь... С работы. Ноль градусов, мокрый снег — и безо всего?! Как имя-отчество? Почему-то, хоть убей, не запоминается? Ну, к кому мы едем — как имя-отчество?

— Запомни раз и навсегда: член-корреспондент Академии наук эс эс эс эр Анатолий Агафонович Бурляй!

— Без тебя знаю, что Бурляй. И без тебя знаю, что член-корреспондент. Подумаешь, не видела я членов-корреспондентов!

— Директор крупнейшего НИИ, крупнейший ученый и дает интервью какому-то журналисту?! Какому-то Кузьменкову — должна ценить!

— Сколько раз тебе говорила: не самоуничижайся! Мне это не нравится!

— ...интервью на самую животрепещущую тему — об энтээр. А если удастся, то и еще более конкретно: «Женщина и эн тэ эр»! Ни один читатель не останется равнодушным, не пройдет мимо!

— Может, и не пройдет... А я-то зачем твоему Бурляю? Агафоновичу?

— Я подробно объяснил ему содержание предстоящего интервью, и не раз, а он спросил: «У вас, конечно, есть жена?» Я сказал: «Конечно, есть!» Он сказал: «А что если пригласить и ее? Для такого разговора это было бы интересно?!» Я сказал...

— Он спрашивал — молодая у тебя жена?

— Спросил. Для порядка. Каждому и так понятно, что жена бывает не старше мужа.

— Всякое бывает... А что ты еще натрепался ему обо мне? Он позвал меня, значит, натрепался?

— Сказал, что ты молодая...

— Он, поди-ка, будет на меня смотреть?

— Наверное, посмотрит. Вот что, Надежда, мне нужно сосредоточиться — очень ответственное интервью, как никогда в жизни... Мне нужно сосредоточиться, помолчи!

— Подумаешь! Не видела я членов-корреспондентов. Добра-то!

Панели в кабинете Бурляя были чересчур темными и чересчур блестящими. Люстра — слишком скромная, деревянная и домашняя, ей бы в чьей-нибудь спальне висеть.

А Бурляю было заметно за пятьдесят, и на лице отчетливо выступал большой нос... Не такой большой, но отчетливый. Красный галстук на нем тоже был слишком большой и слишком отчетливый.

Когда Вовка поставил перед Бурляем на стол магнитофон и задал первый вопрос: «Скажите, Анатолий Агафонович, в чем, на ваш взгляд, сегодня особенно заметно сказывается влияние энтээр на нас, простых людей, и особенно — на женщин?», Бурляй очень внимательно посмотрел на Надежду Васильевну, словно угадывая, что она думает по этому вопросу... И даже, словно угадывая «кто она? что за женщина?».

«Ну? Какова?» — тоже взглядом ответила Надежда Васильевна, и, к ее удивлению, Бурляй несколько смутился. «Может, изобразил смущение? — подумала она. — Может, это у него в привычке — до поры до времени изображать смущение. И скромность?»

— Видите ли, — заговорил Бурляй глуховатым, но симпатичным голосом, — видите ли, на мой взгляд, энтээр, как и всякое глобальнее явление, действует и проявляется во всем и повседневно. Поэтому она и не может быть определена точно и схвачена за руку. Дело в том, что она рассеяна повсюду.

— Ну, да, — кивнула Надежда Васильевна. — Как рассеянный склероз.

Бурляй еще внимательнее посмотрел на Надежду Васильевну и, наверное, что-то сказал бы ей, но тут вмешался Вовка:

— Вы, Анатолий Агафонович, можете говорить подробно и не стесняясь во времени... Ваше выступление в «Комсомольской правде» заинтересовало очень многих, но там, чувствуется, вы были стеснены газетной площадью. А наш журнал может предоставить вам любой объем — печатный лист и даже больше. Итак — на чем мы остановились? Надежда! Не прерывай, пожалуйста, Анатолия Агафоновича, Надежда! — Бурляй все еще молчал и Вовка еще подбодрил его: — Вы, Анатолий Агафонович, не философ, не социолог, не экономист, не футуролог, не... вы крупнейший авторитет в области биологических наук и поэтому, естественно, смотрите на проблему как бы со стороны. И со своей собственной, независимой точки зрения. А это — особенно интересно! И ценно!

Опять наступило молчание, Надежда Васильевна решила рассеять его:

— Можно мне задать вам вопрос? Мне — вам? — спросила она.

— Пожалуйста, пожалуйста! — охотно согласился Бурляй. — Подключайтесь к нашей беседе.

— У меня вопрос такой: что, по-вашему, будет после энтээр? Еще какая-нибудь революция? Значит, перманент? Или, наконец-то, наступит нормальная эволюция?

— Надежда! — не на шутку возмутился Вовка. — Надежда?! Ну что у тебя за вопрос? Ты только подумай, где в нем логика? Какая?

— Как это — какая? Нормальная: все что бывает — когда-нибудь кончается. А что не кончается, того не бывает. В чем тут ненормальность?

— Ну а Вселенная — тоже когда-нибудь кончится? — улыбнувшись, спросил Бурляй.

— Вселенная, Вселенная... — задумалась Надежда Васильевна, а потом догадалась: — Ну, так ведь Вселенная и не начиналась никогда. А энтээр началась на моих глазах, я свидетельница, значит, она обязательно должна кончиться. Все кончается, чему есть свидетели.

— Может быть... может быть, — снова задумался Бурляй. — Но дело в том, что одной эпохе не дано предвидеть другую. Во время феодализма никто не предполагал капитализма. Во время капитализма никто не предполагал энтээр.