Три письма и тетрадь

Когда тётя Света очередной раз пыталась запихнуть в меня салат, а я капризничал, мы услышали негромкий смех. Мы взглянули на противоположенный берег стола. Закрыв ладонями лицо, тихо смеялась Вера. А прибалт, до этого, полчаса боровшийся с зевотой, дремал, подперев голову рукой.

В приоткрытую дверь бочком протиснулся Соломон. Он подходил к нашему столу, словно двигался по неокрепшему осеннему льду реки: тихими, осторожными шажками. Тётя Света взяла в руки меню и стала водить по нему указательным пальцем. Соломон понял, что тётка намерена продолжить застолье. В отчаянии, он начал взывать к тёткиной жалости:

— Светлана Алексеевна, уже почти три часа ночи. Вы же до часу собирались посидеть.

Соломон врал — было только десять минут третьего. Тётя Света не слушала его. Не глядя на Соломона, она продолжала изучать меню.

— Я один остался, повара ушли. Мне ещё на сигнализацию сдавать. У нас завтра с утра американская делегация приезжает. Я не высплюсь, — причитал Соломон.

— Ах ты, дрянь такая, — театрально возмутилась тётя Света, — тебе, какие-то американцы дороже твоих соотечественников.

Слово «соотечественников» тётя Света произнесла как «стечсников», и, кажется, сама поняла, что надо бы закругляться. К ней подошла Вера, обняла, поцеловала и спросила:

— Тётя Свет, может, правда пора?

Тётка сразу успокоилась и потянулась к своей сумочке. Она достала пятьдесят долларов и поманила к себе Соломона:

— Ты завтра со всей своей сраной американской делегации столько не получишь. Помяни моё слово.

Мы поднялись из-за стола. Прибалт своими энергичными движениями старался показать, что он не спал за столом ещё минуту назад, что этого просто не могло быть.

— Санечка, — повернулась ко мне тётя Света, — помоги тётеньке одеться.

На выходе нас провожали администраторша и сияющий Соломон. Администраторша с пафосом, словно вручала олимпийский кубок, протянула тётке коробку с водкой «Золотое Кольцо».

Когда мы подъехали к Вериному дому, вылезая из машины, тётя Света распорядилась, чтобы Андрис захватил коробку с водкой и пакеты с подарками для Веры. Тётка, кажется, собиралась продолжить пьянку. Мы прошли в арку. Тётя Света и Вера держались за меня, в арке было скользко. Талая вода в течение дня затекала с улицы во двор и, после захода солнца, образовывала ледяную дорожку. Позади нас, скользя по дорожке, совершенно избавившись от акцента, тихо матерился прибалт. Мы подошли к входной двери. Сзади послышался глухой вскрик, и из арки на спине по льду выкатился Андрис. Боясь показаться смешным, он сразу вскочил и засеменил к нам.

— Разбил? — спросила тётка.

— Нет, но немного шишка может быть, — отозвался Андрис с восстановленным акцентом.

— Да я не про голову твою. Иди сюда.

Андрис подошёл, тётя Света взяла у него бутылку и пакеты и передала мне. При свете зажигалки, она осмотрела голову прибалта.

— Всё нормально, можешь идти в машину.

Андрис простился с нами, а тётя Света постучала пальцем по коробке с бутылкой в моих руках:

— Ну, что, Санечка, на посошок?

Тётя Света, из карманов своего модного пальто, извлекла две стопки, завёрнутые в салфетки бутерброды, яблоко и апельсин. Это всё она прихватила в ресторане. Когда успела? Я восхитился такой предусмотрительностью:

— Ну, Светлана Алексеевна! Что за женщина, слов нет.

Пока я сосредоточенно разливал водку по стопкам, которые держала тётя Света, она начала жеманно допытываться у меня:

— Что значит: нет слов? Ты уж скажи чего-нибудь, Санечка. Ну, похвали меня. Скажи, какая я. Ну, какая?

Она закружилась в подобии танца, раскинув руки, и стопки с водкой из её рук разлетелись в разные стороны. Тётя Света испуганно ахнула и виновато посмотрела на меня.

— Да уже никакая, — ответил я.

Мы с Верой отыскали стопки, и я наполнил их заново. Мы выпили. Тётя Света вздохнула и удивлённо заметила:

— Что-то расслабилась я с вами. Взрослая тётенька, а веду себя…

— Как маленький мальчик? — подсказал я.

— Вот-вот, — согласилась тётя Света и, то ли с мольбой, то ли с обидой, спросила: — Приедете в гости?

Она выглядела усталой и нерешительной, от столичного лоска ничего не осталось. Она вглядывалась в наши лица и ждала ответа. Мне стало жалко её. Неловко её обнял и неуклюже поцеловал её куда-то в пространство между ухом, шеей и воротником, и пообещал:

— Обязательно приедем!

С другой стороны тётку обняла и поцеловала Вера. В глазах тёти Светы стояли слёзы. Она поцеловала нас в ответ, достала платок и, вытирая слёзы, произнесла:

— Какой сегодня день интересный: и посмеялась, и поплакала. Ну, всё, я вас жду. Пока!

Она развернулась и побежала в машину.

На следующий день, на выходе с работы, мы с Егором наткнулись на Штольца. Я подумал, что сейчас меня ждёт неприятный разговор, насчёт несостоявшихся накануне свидетельских смотрин. Штольц поздоровался и взял меня под локоток. Он начал говорить, странно растягивая слова:

— Саня, у меня есть к тебе вопрос.

— Извини, Штольц. Просто вчера тётка из Москвы, как снег на голову. Не с собой же её было к вам на конкурс тащить. А что, прибалт вас не предупредил?

— Так он ещё и прибалт? — удивился Штольц.