Читаем Три письма и тетрадь полностью

В её интонации я не уловил какой-нибудь обиды на отца. Не знаю, зачем я спросил про него. Я никогда не говорил с Верой о её отце. Я думал, что он давно завёл новую семью и с Верой они не общаются. И меня это очень даже устраивало. Я не стал расспрашивать Веру об их отношениях. Я видел, что ей сейчас тяжело, и решил закончить поскорее разговор.

— Я приду? — спросил я Веру.

— Да, — она посмотрела на меня, — я должна была сказать тебе обо всём раньше.

Я подошёл к ней и обнял. Она замерла. Такое было для неё в диковинку. Дело в том, что я всегда старался избегать любых проявлений нежности. Все эти поцелуи, объятия, ласки уместны только в постели, считал я. За пределами постели все эти выражения чувств превращались для меня в телячьи нежности, и были признаками слабости. А быть слабым я очень не хотел.

Седьмого числа, к могиле матери, вместе со всеми, я не поехал. Я сказал Вере, что не смог договориться с начальством на работе, что отпустить меня смогут только к обеду. На самом деле, я просто не хотел показываться на кладбище в присутствии незнакомых людей. У меня с детства вид надгробий вызывал неадекватную реакцию. Рассматривая фотографии на памятниках, я не воспринимал изображённых людей, как умерших. Даже на самых серьёзных и суровых лицах мне мерещилась тень улыбки. Я никогда не видел среди них ни злых, ни страшных, ни дурных. Я видел только добрых и достойных людей и даже был готов поговорить с каждым из них. Я ни разу не видел, чтобы на могилу приходили с руганью или проклятьями. Живые приходили к мёртвым только с добрыми словами. До зрелого возраста у меня сохранилось впечатление детства, что кладбище — это не место для печали. Это место какой-то тихой, но всё же радостной встречи. И уж вроде взрослый человек, знаю, как положено вести себя на кладбище, а всё равно — забываюсь, и через минуту невольная неуместная улыбка не оставляет на серьёзном лице ни пятнышка скорби. Хоть самого здесь клади в ямку и засыпай землёй.

Я пришёл на Нариманова после полудня. Я поднялся на второй этаж и увидел через открытую дверь, что все собрались в квартире отставного полковника. Человек там было около двадцати. Столы были расставлены буквой «П». Когда я показался в дверях, меня сразу заметила и взяла под опеку жена полковника. Она провела меня к столу на приготовленное для меня место рядом с собой. Она знала меня по имени и коротко представила меня сидевшему рядом мужу и представилась сама. Ольга Васильевна была под стать своему мужу, среднего роста подтянутому старичку. Она наполнила мою тарелку закусками, а Дмитрий Дмитриевич налил мне стопку водки.

Народ на поминки пришёл разнообразный. И по возрасту, и по достатку, и по образованию. Сама Вера сидела в стороне от меня за столом, который я назвал про себя «детским». Рядом и напротив неё сидели дети от семи до десяти лет. Каждый торопился поделиться с Верой чем-то важным. Она постоянно наклонялась над столом, чтобы выслушать кого-нибудь из них. А девушка лет шестнадцати, которая тоже сидела за «детским» столом, неумело маскируясь, всё время рассматривала меня. Я понял, что уже записан всеми присутствующими в жениха Веры.

Дмитрий Дмитриевич поднялся, и за столами сразу смолкли все голоса. Он здесь пользовался несомненным уважением. Полковник как-то особенно проникновенно произнёс дежурные слова, что звучат в таких случаях, и по комнате прошёл одобрительный шёпот. Все выпили. Всё пошло как на всяких русских поминках. Время от времени, кто-нибудь вставал и произносил, как умеет, слова об ушедшей в мир иной Надежде Николаевне, и все выпивали. Жена полковника вполголоса знакомила меня с присутствующими. Для каждого из гостей у неё находились только превосходные характеристики. Можно было подумать, что меня каким-то образом занесло на встречу последних праведников Земли. Особенно меня умилила референция данная ею соседу-алкоголику: золотая и бескорыстная душа.

Иногда я выходил покурить в коридор вместе с кем-нибудь из гостей. Мужики задавали стандартные вопросы: кто, откуда, где работаю, где служил и прочее. Женщины со мной не разговаривали, а только разглядывали: оценивающе, но не заносчиво. Все держались со мной доброжелательно, а две старушки открыто любовались мной и старались погладить каждый раз, когда я проходил рядом с ними.

Наконец, полковник произнёс последние поминальные слова соединив их с напутствием Вере. Все стали собираться. Женщины быстро разобрались с оставшимися закусками и посудой. Я помогал выносить столы, стулья и лавки. Это был дежурный комплект мебели для общих застолий в этом доме. Раньше он использовался на все праздники, но сегодня все понимали, что, скорее всего, это последний раз, когда все жильцы собрались вместе в этом доме. Вероятно, поэтому все были так трогательно внимательны друг к другу.

Перейти на страницу:

Похожие книги