Отец слушал Виталика не перебивая. По его лицу я не мог понять, что он думает о предложении соседа. Выражению его взгляда можно было приписать, что угодно: и самодовольство, и смирение, и коварство, и простодушие, и властолюбие, и дружелюбие. Эта неопределённость заставила меня насторожиться. Душевное состояние и некоторые фразы Виталика напоминали поведение человека, который готовится к самоубийству. Я начал подозревать, что Виталик стал жертвой какого-то скрытого воздействия со стороны отца.
— Виталий! — вдруг заговорил Константин Алексеевич. — Ты же не за этим пришёл. Пошли, чайку попьём.
Константин Алексеевич положил руку на плечо Виталика, и тот сразу обмяк. Словно из него целиком извлекли позвоночник. Виталик беспомощно оглядывался в мою сторону. Возможно, он ждал от меня поддержки. И кажется, ему действительно грозила опасность. В этот момент, я подумал о кочерге из котельной. Неплохо было бы иметь её под рукой, на всякий случай.
Вынужденный разговор за столом шёл о пустяках. Когда Вера разлила чай, Константин Алексеевич рассказал нам, что путешествуя по тайге, научился пить чай прямо с костра. Он сделал пару глотков, можно сказать, — кипятка, — из чашки и резко обратился к Виталику:
— Виталик! Ты же знаешь, что я могу тебе помочь!
— Знаю, Алексеич. Видал твою работу, — на лице Виталика выступил пот. — Но я сам хочу, понимаешь. Сам.
Я не знал о чём они. И моя неосведомлённость привела меня, куда и должна была привести, — на мрачную конспирологическую сторону. Константин Алексеевич вмиг перевоплотился, для меня, из романтического пирата в хитроумного гения криминального мира. Уже одного того, что он, как и профессор Мориарти, занимался математикой, было для меня достаточным признаком. Я поразился, как моя неожиданная догадка расставила всё на свои места. Теперь я знал точно, почему Константин Алексеевич не хотел жить в Москве, он опасался преследования милиции. Его странные командировки без определённых сроков прекрасно укладывались в мою версию. Выходило, я в одну минуту раскусил всю его преступную схему: он планировал идеальные преступления, его подельники проворачивали дело и, на время расследования, он скрывался в глухих таёжных краях. И вот почему Вера так испугалась, что я уйду и оставлю её один на один с этим преступным комбинатором.
Я покрылся испариной. Теперь я был уверен, что разговор у отца и Виталика шёл о самоубийстве Виталика. Я ещё раз вспомнил о кочерге. Я посмотрел на Веру. Она выбирала с каким вареньем ей начать пить чай. Бедняжка. Возможно, она не догадывалась о тёмной стороне жизни своего отца. Какой будет для неё удар, когда мне придётся открыть ей глаза на двойную жизнь её отца.
Пока я мысленно накручивал себя на предстоящий поединок с серым кардиналом уголовного мира, разговор отца с его потенциальной жертвой каким-то образом переменился. Виталик уже не напоминал жертву; он выпрямил спину, улыбался и энергично поглощал варенье и выпечку. Я вслушался в их разговор.
— Виталик, могу тебя порадовать, — улыбался Константин Алексеевич, — очень скоро жди гостей. Ты уж подготовься.
— Гостей? Так она что, не одна заглянет? — немного растерялся Виталик.
— Вот чудак! А сына-то она вашего куда денет? В камеру хранения его сдать прикажешь? — спросил Константин Алексеевич и заговорщицки подмигнул мне.
Я сидел как хамелеон в засаде; одним глазом я наблюдал за злодеем, другим — за его добычей. Виталик двумя руками медленно поставил свою чашку на стол. Он криво улыбнулся. То, что Виталику ничего смертельного не грозит, я уже догадался, но о чём шла речь, я не знал. К тому же, в этот момент, из глаз Виталика хлынул поток прозрачной жидкости. Я думаю, если бы Виталик держал чашку не на столе, а подставил бы её к своему подбородку, чашка бы наполнилась меньше, чем через минуту.
Вера сидела счастливая и весело переглядывалась с отцом. Отец ерошил волосы Виталику и повторял:
— Запомни! Запомни, Виталик, эти слёзы. Помни их всегда. Всё будет хорошо, пока ты будешь помнить… Пойдём к полковнику?
— К Дим Димычу? Идём.
Вера убирала со стола. С её лица не сходила блаженная улыбка. Меня, конечно, распирало желание узнать, что же здесь сейчас было. Но у меня было правило никогда не показывать другим, что мне может быть что-то непонятно или неизвестно. Наоборот, я всегда старался показать, что мне известно чуть больше, чем я могу об этом говорить. Очень практичная стратегия. Изображая чрезвычайно осведомлённого человека, можно узнавать настоящие секреты.