Три ошибки Шерлока Холмса

— Да, в великолепном гриме. Он убил Леера, скорее всего воспользовавшись каким-нибудь шумом в доме, а что ещё вернее, из духового ружья. Спрятал тело, затем загримировался так, что даже слуги его не узнали. Думаю, он постарался сделать так, чтобы близко к нему никто из них не подходил. Убийца провёл в доме часа два, вероятно, а потом якобы уехал в клуб, в тот клуб, где состоял членом эсквайр Леер. Потом он «внезапно» вернулся, застал грабителя, великолепно разыграл и смятение, и отчаяние, отдал вору фальшивые сапфиры, заранее положенные в сейф на место украденных настоящих, и спровоцировал Клея на выстрел. Если бы Клей не выстрелил, он, наверное, сам бы пальнул из того пистолета, что лежал на столе. Весь вопрос в том, куда он спрятался и как незаметно ускользнул после того, как Клей выскочил из комнаты и его увидели слуги?

— И где был труп? — спросил Уотсон. — Труп-то он положил на то место, где сам упал в свой так называемый обморок.

— Помните слова из письма Холмса? — тихо спросил Лайл: — «Большой сейф с двумя отделениями!» Мистер Холмс написал эти слова крупнее остальных. Фальшивый Леер открыл Клею верхнюю часть сейфа, где лежали фальшивые «глаза Венеры». Что было в нижней части, Клей видеть не мог.

— Силы небесные!!! — задыхаясь, произнёс Уотсон. — Какое чудовище!

— Коварнейшее из всех чудовищ — человек, — глухо произнёс Герберт Лайл. — Подумать только, такая изобретательность во имя двух блестящих камушков! Ну что же, как он скрылся, я пока не понимаю. Но догадываюсь. Надо найти «глаза Венеры», доктор. Надо их найти, тогда мы, возможно, найдём и убийцу, если он жив, а не был вздёрнут на виселицу вместе со всей шайкой Мориарти. Если его постигла таковая судьба, я, клянусь вам, не заплачу. Тогда мы просто должны установить его имя и присоединить к его заупокойной ещё и этот подвиг.

В это время на лестнице послышались шаги, и показалась миссис Хадсон.

— Вас не было, мистер Лайл, когда принесли телеграмму, — сказала она. — Вот, возьмите. Из Милана.

— Из Милана!

Герберт Лайл жадно схватил телеграмму, вскрыл и прочитал. Глаза его блеснули, он устало упал в кресло.

— Всё, мистер Уотсон! Спать... Умираю. Завтра обо всём этом поговорим подробнее. Сегодня больше не могу.

Наступило утро четвёртого дня совместного пребывания молодого детектива и доктора в квартире на Бейкер-стрит. И началось оно таким образом, что даже ко всему привыкший Уотсон был несколько огорошен.

— Сэр, я еду в Милан! — объявил за завтраком Герберт Лайл.

Проглотив своё изумление, Уотсон как ни в чём не бывало спросил:

— А я?

— Если хотите, если вам не трудно, я буду счастлив пригласить вас поехать со мной.

— Отлично! — воскликнул доктор. — Билеты заказаны?

— Генри заходил утром, и я его отправил их покупать, — ответил Герберт.

Доктор улыбнулся.

— Вы не теряете времени, сэр. Ну, а цель нашей поездки? К кому мы едем?

— К Венере, — серьёзно сказал сыщик.

— Отобрать у неё глаза? — губы доктора под густыми усами прятали усмешку.

— Вы совершенно правы, — тем же тоном ответил Герберт Лайл.

ГЛАВА 4

Миновав Швейцарию, поезд катил по холмистой Северной Италии.

Если в Лондоне весна недавно началась, то здесь она царила, сверкала, рассыпалась по холмам и впадинам тысячами цветов, ткала ковры из всех оттенков зелёного, красного, жёлтого, лазоревого и фиолетового. Солнце осыпало землю струями золота, а небо напоминало утренние морские волны и было, как море, подернуто легчайшим белым кружевом, но не пены, а прозрачных, не скрывающих солнца облаков.

Воздух был настоян на мёду и при каждом глубоком вдохе казался хмельным.

Герберт Лайл сидел, прижавшись щекой к раме открытого окна. Вот уже полчаса он не отрывал взгляда от скользящих за окном сказочных картин.

— Смотрите, доктор! — вдруг прошептал он. — Смотрите, как красиво! Вот я и думаю: это всё бесплатно, всем и на всю жизнь. А люди сходят с ума, грабят и убивают друг друга из-за холодных гранёных камешков. Понимаю — мысли детские и смешные. Но не мшу их прогнать. А ведь когда-то и мне казалось, что богатство, блеск, роскошь стоят многого.

Уотсон грустно пожал плечами:

— Так или иначе, в жизни любого человека, любого цивилизованного человека, богатство что-то да значит. От этого и преклонение перед золотом и этими самыми гранёными камешками. Красота, созданная Богом, куда выше любого рукотворного произведения, но большинство людей предпочитают красоту, которая продаётся.

— Про которую можно сказать: «Это моё»! — подхватил Лайл. — Общепризнанные фетиши. Как обидно...

— За людей? — спросил Уотсон.

— За красоту. Если её можно покупать и продавать, то что тогда нельзя?

— Любовь, — проговорил доктор. — Её нельзя ни купить, ни продать, потому что никто не знает её цены.

Чёрные глаза Герберта за стёклами очков вдруг как-то странно блеснули:

— Вы любили, Уотсон? — спросил он.

Тот кивнул:

— Любил. И даже двенадцать лет подряд был очень счастлив. Потом моя жена умерла.

— Да, я читал. Читал в одном из ваших рассказов. — Герберт вновь отвернулся к окну. — Просто не думал, что вы так откровенны с читателем. Простите!