«Мистер Дулитл», бесспорно, обладал природным даром уличного оратора. Он то повышал голос, то понижал его до хриплого шепота, драматически закатывал глаза, прижимал руки к сердцу и даже заламывал их над головой.
— Вы мертвы! — зловеще сипел он. — Вы мертвы духовно. Да, да, не смейся, парень! Ты не чувствуешь себя мертвым, ты скалишь зубы. Но труп тоже не чувствует себя мертвым, череп скалит зубы получше твоего. Вы все погрязли в грехах. Вечность в огненном озере — вот участь, уготованная всем грешникам. Эй ты, я тебе говорю, моряк, тебя качает без ветра! Вместо храма ты свернул к кабацкой стойке. А знаешь ли ты слова писания, что ни один пьяница не может рассчитывать на жизнь вечную? Твое положение перед ликом господа значительно хуже, чем ты думаешь!
Я смотрел на красный нос проповедника. Мне показалось, что положение его самого пред господним ликом будет едва ли лучше, чем у подвыпившего моряка, который, энергично плюнув в сторону обличителя, отправился восвояси. Между тем старый шут оседлал нового конька.
— Одумайтесь! — завопил он. — Это я говорю тем из вас, кто носит в сердце своем сочувствие к красным! Бог все видит! Страшной будет его кара! Нет греха тяжелее, чем отрицание его высшей власти. Коммунисты — безбожники. Им вечный огонь сатаны, вечные адские муки! Разве вы хотите провести вечность в кипящей смоле, спрашиваю я вас?
Наконец, истощив проклятия в адрес безбожников, оратор умолк и, грязным носовым платком вытерев лоб, победоносно взглянул на старца с бородой пророка. «Далеко тому до «мистера Дулитла», — подумал я. Но пророк не завопил, как обычно: он сообразил, чго у соперника глотка крепче.
— Я знал одного парня, — начал старец ровным голосом. — Он чистил зубы утром и вечером. Он спал с открытым окном в любую погоду. Он заплатил врачу сорок долларов, и тот удалил ему миндалины. Сигарета? Он всегда с любезной улыбкой отказывался от нее. Он не пил, друзья, он не знал вкуса влеки. И он умер в тридцать восемь лет. Он делал все, кроме одного. У него была единственная ошибка: он забыл бога! Не повторяйте его ошибку!
«Мистер Дулитл» во время этой речи демонстративно зевал, широко раскрывая щербатый рот. Но едва пророк кончил, как старый шут завел прежнюю пластинку о духовных мертвецах. Тут я заметил, что у него не только недержание речи: желтые пятна на брюках позволили бы урологу диагностировать и другую его хроническую болезнь.
День воскресный
Сегодня воскресенье.
Не знаю, как начинается оно в пригородах. Мне знакомы лишь воскресенья на Манхэттене, куда жители пригородов стягиваются для праздничных развлечений и, так сказать, греховных удовольствий.
Ранним воскресным утром центр Нью-Йорка мертв. Закрыты магазины и даже газетные киоски: продажа воскресной газеты начинается в субботу вечером. Туристы еще только собираются стайками у подъездов гостиниц, преувеличенно громко приветствуя друг друга.
Одну осень я жил в комнате с окнами на Сорок третью улицу, совсем не схожую со своей шумной соседкой. Отель «Тюдор» переглядывается там со старым жилым домом.
Сумрачный осенний день в нем неизменно встречают с электрическим светом. По воскресеньям сидят в подтяжках за кофе, роются в газетах, ласкают кошек, штопают носки, вытирают пыль тряпкой, гудят пылесосами. Завтракают не плотно и уединенно.
Ближе к полудню кое у кого может состояться воскресный скромный пир с соседями, когда хозяйка печет торт по старому рецепту своей покойной матушки или колдует над особым чаем: сначала заваривает крутым кипятком, потом охлаждает в холодильнике, затем пересахаривает до приторности и в заключение выжимает в каждый стакан сок целого лимона. Сегодня пир, кажется, в квартире, где на окнах красные герани, в следующее воскресенье будет у соседей, в самую холодную погоду спящих с открытыми окнами, на которых иногда появляется жирнющий ангорский кот.
На пир с соседями гостиничному жильцу рассчитывать не приходится. Плетусь в кафетерий. Пусто, слышно, как гремят подносы. Кассирши не прочь поболтать с редкими постоянными посетителями.
Но как неуютно чувствуют себя эти господа! Сегодня им некуда спешить. Они неторопливо присматриваются к витринам, придирчиво выбирают столик, развертывают газету и… по привычке мгновенно уничтожают все, что наставлено на поднос. Раз навсегда выработанный ритм утренней заправки мешает смаковать недожаренный, сочащийся кровью кусок мяса и хрустящие листья салата. Все уничтожается мгновенно, и какое-то время посетитель сидит даже с несколько растерянным видом. Он как статист-дебютант, не знающий куда девать руки и время. Потом сует два никеля — пятицентовые монетки — в отверстие автомата и пьет второй праздничный стакан кофе. А дальше что?
В самом деле, что дальше? В обычные дни мистер Смит, закончив заправку, спешит в оффис, чтобы делать свои или чужие деньги. Он занят, он подобие хорошо отрегулированной машины, которая не может, не должна останавливаться даже на минуту. А в воскресенье?