- Далее, - продолжал он, - идёт лошадь для моего слуги, а для меня - чемодан. Что касается оружия, то вы можете о нём не беспокоиться - оно у меня есть.
- Лошадь для слуги? - нерешительно повторила прокурорша. - Знаете, мой друг, это уж слишком роскошно!
- Вот как, сударыня! - гордо сказал Портос. - Уж не принимаете ли вы меня за какого-нибудь нищего?
- Что вы! Я только хотела сказать, что красивый мул выглядит иной pas не хуже лошади, и мне кажется, что если раздобыть для Мушкетона красивого мула…
- Идёт, пусть будет красивый мул, - сказал Портос. - Вы правы, я сам видел очень знатных испанских вельмож, у которых вся свита ездила на мулах. Но уж тогда, как вы и сами понимаете, госпожа Кокнар, этот мул должен быть украшен султаном и погремушками.
- Будьте спокойны, - сказала прокурорша.
- Теперь дело за чемоданом, - продолжал Портос.
- О, это тоже не должно вас беспокоить! - вскричала г-жа Кокнар. - У мужа есть пять или шесть чемоданов, выбирайте себе лучший. Один из них он особенно любил брать с собой, когда путешествовал: он такой большой, что в нём может уместиться всё на свете.
- Так, значит, этот чемодан пустой? - простодушно спросил Портос.
- Ну конечно, пустой, - так же простодушно ответила прокурорша.
- Дорогая моя, да ведь мне-то нужен чемодан со всем содержимым! - вскричал Портос.
Г-жа Кокнар снова принялась вздыхать. Мольер ещё не написал тогда своего «Скупого». Г-жа Кокнар оказалась, таким образом, предшественницей Гарпагона.
Короче говоря, остальная часть экипировки была подвергнута такому же обсуждению, и в результате совещания прокурорша взяла на себя обязательство выдать восемьсот ливров деньгами и доставить лошадь и мула, которым предстояла честь нести на себе Портоса и Мушкетона по пути к славе.
Выработав эти условия, Портос простился с г-жой Кокнар. Последняя, правда, пыталась задержать его, делая ему глазки, но Портос сослался на служебные дела, и прокурорше пришлось уступить его королю.
Мушкетёр пришёл домой голодный и в прескверном расположении духа.
III
СУБРЕТКА И ГОСПОЖА
Между тем, как мы уже говорили выше, д'Артаньян, невзирая на угрызения совести и на мудрые советы Атоса, с каждым часом всё больше и больше влюблялся в миледи. Поэтому, ежедневно бывая у неё, отважный гасконец продолжал свои ухаживания, уверенный в том, что рано или поздно она не преминет ответить на них.
Однажды вечером, явившись в отличнейшем расположении духа, с видом человека, для которого нет ничего недостижимого, он встретился в воротах с субреткой; однако на этот раз хорошенькая Кэтти не ограничилась тем, что мимоходом задела его, - она нежно взяла его за руку.
«Отлично! - подумал д'Артаньян. - Должно быть, она хочет передать мне какое-нибудь поручение от своей госпожи. Сейчас она пригласит меня на свидание, о котором миледи не решилась сказать сама».
И он посмотрел на красивую девушку с самым победоносным видом.
- Сударь, мне хотелось бы сказать вам кое-что… - пролепетала субретка.
- Говори, дитя моё, говори, - сказал д'Артаньян. - Я слушаю.
- Нет, только не здесь: то, что мне надо вам сообщить, чересчур длинно, а главное - чересчур секретно.
- Так что же нам делать?
- Если бы господин кавалер согласился пойти со мной… - робко сказала Кэтти.
- Куда угодно, красотка.
- В таком случае идёмте.
И, не выпуская руки д'Артаньяна, Кэтти повела его по тёмной винтовой лесенке; затем, поднявшись ступенек на пятнадцать, отворила какую-то дверь.
- Войдите, сударь, - сказала она. - Здесь мы будем одни и сможем поговорить.
- А чья же это комната, красотка? - спросил д'Артаньян.
- Моя, сударь. Через эту вот дверь она сообщается со спальней моей госпожи. Но будьте спокойны: миледи не сможет нас услышать - она никогда не ложится спать раньше полуночи.
Д'Артаньян осмотрелся. Маленькая уютная комнатка была убрана со вкусом и блестела чистотой, но, помимо воли, он не мог оторвать глаз от той двери, которая, по словам Кэтти, вела в спальню миледи. Кэтти догадалась о том, что происходило в душе молодого человека.
- Так вы очень любите мою госпожу, сударь? - спросила она.
- О да, Кэтти, больше, чем это можно высказать словами! Безумно!
Кэтти снова вздохнула.
- Это очень печально, сударь! - сказала она.
- Почему же, чёрт возьми, это так уж плохо? - спросил он.
- Потому, сударь, - ответила Кэтти, - что моя госпожа нисколько вас не любит.
- Гм… - произнёс д'Артаньян. - Ты говоришь это по её поручению?
- О нет, сударь, нет! Я сама, из сочувствия к вам, решилась сказать это.
- Благодарю тебя, милая Кэтти, но только за доброе намерение, так как ты, наверное, прекрасно понимаешь, что твоё сообщение не слишком приятно.
- Другими словами, вы не верите тому, что я сказала, не так ли?
- Всегда бывает трудно верить таким вещам, хотя бы из самолюбия, моя красотка.
- Итак, вы не верите мне?
- Признаюсь, что пока ты не соблаговолишь представить мне какое-нибудь доказательство своих слов…
- А что вы скажете на это?
И Кэтти вынула из-за корсажа маленькую записочку.
- Это мне? - спросил д'Артаньян, хватая письмо.
- Нет, другому.
- Другому?
- Да.