Три мушкетера

Д'Артаньян чувствовал, что тупеет; ему казалось, что он находится в доме для умалишённых и что сейчас он тоже сойдёт с ума, как уже сошли те, которые находились перед ним. Но он вынужден был молчать, так как совершенно не понимал, о чём идёт речь.

- Однако выслушайте же меня, - сказал Арамис вежливо, но уже с лёгким оттенком раздражения. - Я не говорю, что сожалею. Нет, я никогда не произнесу этих слов, ибо они не соответствуют духу истинной веры…

Иезуит возвёл руки к небу, и кюре сделал то же.

- Но согласитесь, по крайней мере, что не подобает приносить в жертву господу то, чем вы окончательно пресытились. Скажите, д'Артаньян, разве я неправ?

- Разумеется, правы, чёрт побери! - вскричал д'Артаньян.

Кюре и езуит подскочили на стульях.

- Вот моя отправная точка - это силлогизм:[23] мир не лишён прелести; я покидаю мир - следовательно, приношу жертву; в писании же положительно сказано: «Принесите жертву господу».

- Это верно, - сказали противники.

- И потом… - продолжал Арамис, пощипывая ухо, чтобы оно покраснело, как прежде поднимал руки, чтобы они побелели, - и потом, я написал рондо на эту тему. Я показал его в прошлом году господину Вуатюру, и этот великий человек наговорил мне множество похвальных слов.

- Рондо! - презрительно произнёс иезуит.

- Рондо! - машинально повторил кюре.

- Прочитайте, прочитайте нам его! - вскричал д'Артаньян. - Это немного развлечёт нас.

- Нет, ведь оно религиозного содержания, - ответил Арамис, - это богословие в стихах.

- Что за дьявольщина! - сказал д'Артаньян.

- Вот оно, - сказал Арамис с видом самым скромным, не лишённым, однако, лёгкого оттенка лицемерия.

Ты, что скорбишь, оплакивая грёзы,
И что влачишь безрадостный удел,
Твоей тоске положится предел,
Когда творцу свои отдашь ты слёзы.
Ты, что скорбишь.[24]

Д'Артаньян и кюре были в полном восторге. Иезуит упорствовал в своём мнении:

- Остерегайтесь мирского духа в богословском слоге. Что говорит святой Августин? Severus sit clericorum sermo.[25]

- Да, чтобы проповедь была понятна! - сказал кюре.

- Итак… - поспешил вмешаться иезуит, видя, что его приспешник заблудился, - итак, ваша диссертация понравится дамам, и это всё. Она будет иметь такой же успех, как какая-нибудь защитительная речь господина Патрю.

- Дай-то бог! - с увлечением вскричал Арамис.

- Вот видите! - воскликнул иезуит. - Мир ещё громко говорит в вас, говорит altissima voce.[26] Вы ещё мирянин, мой юный друг, и я трепещу: благодать может не оказать своего действия.

- Успокойтесь, преподобный отец, я отвечаю за себя.

- Мирская самонадеянность.

- Я знаю себя, отец мой, моё решение непоколебимо.

- Итак, вы упорно хотите продолжать работу над этой темой?

- Я чувствую себя призванным рассмотреть именно её, и никакую другую. Поэтому я продолжу работу и надеюсь, что завтра вы будете удовлетворены поправками, которые я внесу согласно вашим указаниям.

- Работайте не спеша, - сказал кюре. - Мы оставляем вас в великолепном состоянии духа.

- Да, - сказал иезуит, - нива засеяна, и нам нечего опасаться, что часть семян упала на камень или рассеялась по дороге и что птицы небесные поклюют остальную часть.

«Поскорей бы чума забрала тебя вместе с твоей латынью!»- подумал д'Артаньян, чувствуя, что совершенно изнемогает.

- Прощайте, сын мой, - сказал кюре, - до завтра.

- До завтра, отважный юноша, - сказал иезуит. - Вы обещаете стать одним из светочей церкви. Да не допустит небо, чтобы этот светоч обратился в пожирающее пламя!

Д'Артаньян, который уже целый час от нетерпения грыз ногти, теперь принялся грызть пальцы.

Оба человека в чёрных рясах встали, поклонились Арамису и д'Артаньяну и направились к двери. Базен, всё время стоявший тут же и с благочестивым ликованием слушавший весь этот учёный спор, устремился к ним навстречу, взял молитвенник священника, требник иезуита и почтительно пошёл вперёд, пролагая им путь.

Арамис, провожая их, вместе с ними спустился по лестнице, но тотчас поднялся к д'Артаньяну, который всё ещё был в каком-то полусне.

Оставшись одни, друзья несколько минут хранили неловкое молчание; однако кому-нибудь надо было прервать его, и, так как д'Артаньян, видимо, решил предоставить эту честь Арамису, тот заговорил первым.

- Как видите, - сказал он, - я вернулся к своим заветным мыслям.

- Да, благодать оказала на вас своё действие, как только что сказал этот господин.

- О, намерение удалиться от мира возникло у меня уже давно, и вы не раз слышали о нём от меня, не так ли, друг мой?

- Конечно, но, признаться, я думал, что вы шутите.

- Шутить такими вещами! Что вы, д'Артаньян!

- Чёрт возьми! Шутим же мы со смертью.

- И напрасно, д'Артаньян, ибо смерть - это врата, ведущие к погибели или к спасению.